Я обратилась к мужчине с запоздалым вопросом:

− Простите, но кто вы такой, раз вы берете на себя обязанность следить за моими действиями?

− Сударыня, − ответил он, поправляя очки, − я всего лишь секретарь Хозяйки. Не судите меня строго, поскольку я исполняю ее волю.

− Я правильно понимаю, что отсюда меня не выпустят без ее разрешения?

− Милая моя, − он улыбнулся, − мне бы вашу смекалку.

«Похоже, что все-таки умерла, − подумала я о себе, большими глотками вливая в горло кислое шампанское, которое нисколько не опьяняло, − потому что это место похоже на ад».

Тем временем Настасья Никитична уже начала новый рассказ:

− Одна моя знакомая ведьма очень любила убивать людей. Каждый день от ее рук погибал какой-нибудь несчастный обыватель. И было у этой ведьмы двое взрослых детей, сын и дочь. Сын был совсем обычным юношей, таких тысяча по улице ходит. Зато свою дочь наделила она даром: каждый раз, как ведьма убивала очередного человека, в руках у девушки появлялся благоухающий букет роз.

Дар, надо сказать, так себе. Толку от него мало. Но ведьмин сын ужасно завидовал сестре, и всю жизнь злился на мать, что не его она способностью такой наградила. И вот, как-то раз ведьма улетела в ночь по своим делам, а ее сын спать не лег – он взял нож и пошел матушку убивать.

Сестра проснулась утром от того, что ладони болят. Посмотрела – а руками она очередной букет обнимает…

Слушатели зацокали языками, а Хозяйка подняла бокал, сказав:

− Господа, за родителей мы еще не пили!

В момент, когда зазвенели бокалы, я решила предпринять еще одну попытку бегства. Моя идея была донельзя проста и заключалась в том, чтобы попроситься в туалет, а по пути туда получить возможность хотя бы немного оглядеть этот дом, продумать пути отступления, и, если будет такая возможность, уйти.

Дай бог, чтобы за дверьми этого маскарада оказался привычный мир, такой серый и такой родной. Странно, что, утратив воспоминания о себе и своем доме, я сохранила представление об окружавшей меня действительности, о том, как все должно быть устроено. И откуда-то мне известно, что так странно и страшно, как здесь, в нормальной жизни быть не может. Обычные люди, например, так не выглядят. А еще они не общаются между собой в такой старой манере и о таких непонятных вещах. Разговоры обычных людей намного проще и прозаичнее: «Уступайте места пожилым людям, пассажирам с детьми и беременным женщинам». Хотя, нет. Так говорят не живые люди, а электронные.

Но вдруг я, если даже и выйду из этого дома, пойму, что снаружи, все еще безумнее, чем здесь? Что ж, тогда я вернусь в эту гостиную, сяду, чинно сложив руки на коленях, и успокоюсь.

Но пока что я капризно окликнула секретаря Хозяйки, с мыслью: «Ну что, друг, исполняешь хозяйскую волю, так исполняй. Не дай бог, она огорчится, и ты впадешь в немилость».

− Макар Иванович, не будете ли вы так любезны, раз уж вы взяли на себя бремя моего охранника, сопроводить меня в уборную? − сказала я, насмешливо подражая языку собравшихся здесь людей.

Лицо Макара не выразило ни капли недовольства, и он хладнокровно ответил:

− Дверь находится справа от нас, милейшая сударыня.

Это был провал. Дверь туалета действительно находилась в той стене, что была по правую руку от меня и секретаря, и, чтобы попасть в уборную, не нужно было выходить в коридор.

Я встала с кресла и направилась туда, куда просилась, несмотря на то, что поход в это место потерял теперь всякий смысл. Зайдя в туалет и закрыв за собой дверь, я в испуге встала, как вкопанная, потому что заметила какое-то движение в унитазе. Там кружился резвый пушистый водоворот, который через пару секунд после того, как я вошла, уже выскочил наружу. В тот момент я осознала, что длинное тело, покрытое мехом, принадлежит никому иному, как хорьку. И, насколько я поняла, это животное только что чистило унитаз, а теперь оно, закончив свое дело и выбравшись оттуда практически совсем сухим, улеглось на кафельный пол, уютно свернувшись клубком.

Когда я шла сюда, мне совершенно не хотелось выполнять то, что обычно делают в туалете, а сейчас, после увиденного, желания не прибавилось. Постояв там с минуту, я спустила воду, я вымыла руки и вернулась обратно.

«Странная планировка жилья у этой Хозяйки, − подумалось мне, − какой нормальный человек делает туалет рядом с гостиной? Можно списать все на то, что она явно не в своем уме, но я думаю, не в безумии дело. Помещения находятся рядом, возможно, по той причине, что, когда гости не разбредаются по дому, за ними гораздо удобнее приглядывать. Ведь здесь, как я заметила, не сильно любят, если кто-то уходит далеко».

За время моего отсутствия в гостиной закончили рассказывать истории, и завели разговор на другую тему, по всей видимости, остро-социальную.

− Да, рабочие на сегодняшний день практически совершенно бесправны, − вещал князь с лошадиным черепом, − отношение к ним ужасное, и за людей их уже давно никто не считает, − в порыве ярости он издал короткий резкий звук, отдаленно напоминающий ржание.

− Не могу с вами не согласиться, князь, − подал голос «пластилиновая голова», − однако в плане жестокости по отношению к рабочим никто не может сравниться с директором Хорьей Фабрики.

Печеная дама возбужденно вскинула голову:

− Асфикс Асфиксеевич? Я знакома с этим человеком!

− Тогда, любезнейшая Настасья Никитична, вы должны знать, в каких условиях он содержит своих рабочих. Живут они в зловонных бараках, кислород получают в строго отмеренных дозах, а трудом своим оплачивают только еду и проживание. Больше ничего Асфикс им не дает, за исключением, так называемых, «премий» − по завершению трудового дня каждый рабочий получает по стакану мерзейшего портвейна. Такие вот дела, господа хорошие, − выдохнувшись после произнесения речи, человек с головой из пластилина откинулся на спинку стула.

− Зато, каких замечательных хорьков они выращивают! Подобных им не сыскать на всем свете! − с чувством произнес «кассовый аппарат». – Какими тонкими и гибкими телами они наделены, какая пушистая у них шерсть. Благодаря всему этому они отлично справляются с чисткой унитазов. Бьюсь об заклад, у каждого из вас в уборной живет дивное создание от Асфикса Асфиксеевича. Мне самому он прислал эксклюзивный экземпляр хорька, к которому была приложена фотокарточка с надписью: «Люблю и лобызаю!»

Князь, откашлявшись, произнес:

− Андрей Палыч, боюсь, курьер ошибся адресом…

Все дружно рассмеялись.

Разговоры в гостиной продолжались еще долго, и в те моменты, когда речь гостей становилась неспешной и тихой, я проваливалась в неглубокий сон. То, что я видела во сне, не сильно отличалось от событий, происходивших вокруг меня наяву, и было несуразной цветной мешаниной. Когда же до моего слуха долетали резкие возгласы (а иногда ржание и стук кассового аппарата), я, вздрагивая, просыпалась. В ту неуловимую долю секунды, когда случается переход от сна к бодрствованию, и которая часто бывает наполнена сладкими иллюзиями о том, что все хорошо, я подсознательно желала, что, открыв глаза, я окажусь в нормальном мире. Но этому не суждено было сбыться. Явно, не сегодня.