тактильных ощущений, а рыба черный нож обитает в царстве электрических импульсов. Человеческий мир, в свою очередь, в основном наполнен другими людьми. Наш чрезвычайно социальный мозг специально создан таким, чтобы лучше контролировать нам подобных.

Людям дарована уникальная способность понимать друг друга. Чтобы контролировать окружающую нас среду, мы должны уметь предсказывать поведение других людей, многозначительность и запутанность которого обрекает нас на обладание ненасытным любопытством. Рассказчики умело пользуются этим – многие истории представляют собой глубокое погружение в волнующие причины человеческого поведения.

На протяжении сотен тысячелетий мы были социальными животными и наше выживание напрямую зависело от взаимодействия с другими людьми. Но существует мнение, что за последнюю тысячу поколений социальные инстинкты стремительно оттачивались и крепли[64]. «Резкое усиление» значимости социальных черт для естественного отбора, по мнению специалиста в области возрастной психологии Брюса Худа, подарило нам мозг, «восхитительным образом сконструированный для взаимодействия друг с другом».

В прошлом для существующих во враждебной среде людей агрессивность и физические качества были критически важными. Но чем больше мы начинали взаимодействовать между собой, тем бесполезнее становились эти черты. Когда мы перешли к оседлости, такие качества стали доставлять еще больше проблем. Люди, умеющие находить общий язык друг с другом, начали добиваться большего успеха, нежели физически доминирующие агрессоры.

Успех в обществе означал больший репродуктивный успех[65], и так постепенно сформировался новый вид человека. Кости этих новых людей стали тоньше и слабее, чем у предков, мышечная масса снизилась, а физическая сила уменьшилась почти вдвое[66]. Особая химическая структура мозга и гормональная система предрасположили их к поведению, рассчитанному на оседлое совместное проживание. Уровень межличностной агрессии снизился, зато выросли психологические способности к манипуляции, необходимые для переговоров, торговли и дипломатии. Они превратились в специалистов по управлению социальной средой.

Ситуацию можно сравнить с различием между волком и собакой. Волк выживает, взаимодействуя с другими волками, ведя борьбу за доминирование в своей группе и охотясь на добычу. Собака же манипулирует своими хозяевами таким образом, что они готовы сделать для нее все что угодно. Власть, которую моя любимая лабрадудль Паркер имеет надо мной, откровенно говоря, смущает. (Я даже посвятил ей эту чертову книгу.) В сущности, это не просто аналогия. Некоторые исследователи, включая Худа, утверждают, что современные люди прошли процесс «самоодомашнивания». Аргументом в пользу этой теории частично является тот факт, что за последние 20 тысяч лет объем нашего мозга сократился на 10–15 %. Точно такая же динамика наблюдалась у всех 30 (или около того) видов животных, одомашненных человеком. Как и в случае с этими животными, наше одомашнивание означает, что мы покорнее наших предков, лучше считываем социальные сигналы и больше зависим от других. Однако, пишет Худ, «ни одно из животных не одомашнилось в той же мере, что и мы сами». Возможно, изначально наш мозг развился, чтобы «справляться с таящим угрозу миром хищников, нехваткой пищи и неблагоприятными погодными условиями, но сейчас мы полагаемся на него, чтобы ориентироваться в столь же непредсказуемом социальном ландшафте».

Эти непредсказуемые люди. Вот из чего сделаны истории.

Для современного человека держать под контролем мир – значит держать под контролем других людей, а для этого требуется их понимать. Мы устроены так, чтобы пленяться другими и получать ценную информацию, читая их лица. Эта увлеченность возникает почти сразу после рождения. В отличие от обезьян и мартышек, которые почти не смотрят на мордочки своих детенышей, мы не в силах оторваться от лиц наших малышей[67]. В свою очередь, лица людей привлекают новорожденных как ничто другое[68], и уже через час после рождения малыши начинают им подражать. К двум годам они уже умеют пользоваться социальным приемом улыбки[69]. За время взросления они настолько виртуозно овладевают искусством считывать других, что автоматически вычисляют характер и статус человека, не затрачивая на это больше одной десятой секунды[70]. Эволюция нашего необычного, чрезвычайно зацикленного на других мозга привела к причудливым побочным эффектам. Одержимость людей лицами настолько неистова, что мы видим их почти повсюду: в пламени костра, в облаках, в глубине зловещих коридоров и даже на поджаренном в тостере хлебе.

Помимо этого, мы везде ощущаем другие умы. Подобно тому как наш мозг создает модель окружающего мира, он та же создает модели разума. Этот навык – необходимое оружие в нашем социальном арсенале – известен как «модель психического состояния человека», или «теория разума». Он дает нам возможность представлять себе, что думают, чувствуют и замышляют другие, даже если их нет рядом. Благодаря ему мы можем посмотреть на мир с точки зрения другого человека. По мнению психолога Николаса Эпли, эта способность, очевидным образом ключевая для сторителлинга, наделила нас невероятными возможностями. «Наш вид завоевал Землю благодаря способности постигать умы других, – пишет он, – а не из-за отстоящего большого пальца или ловкого обращения с орудиями»[71]. Этот навык развивается у нас примерно в четыре года. Именно с этого момента мы готовы к историям; становимся достаточно оснащены, чтобы понимать логику повествования.

Человеческие религии зародились благодаря способности впускать в наше сознание воображаемые версии чужих умов. Шаманы в племенах охотников и собирателей впадали в состояние транса и взаимодействовали с духами, таким образом пытаясь установить контроль над миром. Древние религии, как правило, были анимистическими: наш мозг-рассказчик проецировал подобный человеческому разум на деревья, камни, горы и животных, воображая, что в них сидят боги, ответственные за ход событий, и их необходимо контролировать посредством ритуалов и жертвоприношений.

В историях для детей отражена наша естественная тенденция такого гиперактивного поиска сознания в окружающем мире. Сказки буквально переполнены человекоподобным разумом: зеркала разговаривают, свиньи готовят завтрак, лягушки превращаются в принцесс. Дети, как само собой разумеющееся, обращаются со своими куклами и плюшевыми мишками как с живыми существами. Помню чувство ужасной вины от того, что коричневому плюшевому мишке из магазина я предпочитал его розового собрата, сделанного моей бабушкой. Я был уверен, что они оба понимают, что я чувствую, и осознание этого крайне меня огорчало.

По правде говоря, мы никогда не вырастаем из присущего нам анимизма. Кто из нас не ударял в отместку прищемившую пальцы дверь, в этот момент ослепляющей боли веруя, что дверь это сделала нарочно? Кто не посылал ко всем чертям «простой в сборке» шкаф? Чей мозг-рассказчик сам не попадал в своего рода художественную ловушку, трогательно позволяя солнцу вселить оптимизм по поводу предстоящего дня, а сгустившимся тучам, напротив, нагнать тоску? Статистика утверждает, что люди, наделяющие свой автомобиль элементами личности, с меньшей вероятностью его продадут