Серьёзно, меня прям тошнило. Я пыталась читать, но от чтения словно начиналась морская болезнь. Я даже решила, что подцепила ротавирус и мой план полетит к чертям, если придётся идти за лекарствами или, ещё хуже, вызывать врача.

– Что – реально рвало?

– Нет, но казалось, что это может случиться в любой момент. Знаешь, было такое чувство, мерзкий такой мандраж, будто должно произойти что-то страшное.

Я старалась больше спать, ела по минимуму, надолго погружаясь в размышления. Мне казалось, чем дальше я уйду от реальности, тем в большей безопасности буду. Понимаю, это звучит иррационально, но почему-то сработало.

– Как ты это поняла?

– В одно утро я проснулась и посмотрела на старые настенные часы. Было две минуты девятого. Я поднялась и почувствовала такую лёгкость, словно я дух, который вышел из тела и полетел в безмятежное никуда. Точнее, на кухню. Я поняла, что готова поглощать еду и литературу. Книг было припасено немало.

Начав читать, я осознала, что дни полетят незаметным барсом. Опасность миновала.

– Что ты читала?

– Сначала я решила перечитать «Путешественника по снам» Джека Лондона. Когда-то давно меня эта книга сильно впечатлила, хотелось понять, произойдёт ли магия теперь.

– Произошла?

– Ты когда-нибудь перечитывал книги?

– Ну, может, было два-три раза, что-то из школьной программы.

– Тебе казалось, что читаешь впервые?

– Конечно. Что я мог понять из «Евгения Онегина» в шестнадцать?

– Именно! На каждом этапе жизни ты готов принять только одну из бесконечного множества граней произведения. Остальное для тебя пока скрыто, притаилось и выжидает своего времени.

– Что ещё читала?

– Последние работы Пелевина, которые почему-то обошла стороной.

– Нравится его творчество?

– Не всё, но он кумир моей юности. Знаешь, когда тебе пятнадцать и ты всегда с дребезжащим панк-роком в наушниках и книгой Пелевина под мышкой, кажется, что жизнь принадлежит тебе одной. Юность такая стрёмная, но искренняя до головокружения.

Боря еле заметно кивнул, в глазах что-то заискрилось.

– Наконец осилила «Улисса» Джойса. Это мой личный Эверест, несколько раз топталась у его подножья.

– Назови пять твоих любимых авторов или книг.

– Прям так с ходу… – занервничала Ева, – подожди, сейчас они подерутся в моей голове за первенство.

Её взгляд забегал по полу.

– Пусть это будут Милан Кундера и его книга «Бессмертие», Тони Моррисон «Возлюбленная»… и-и-и… – нараспев проговорила она, – «Братья Карамазовы», хотя Достоевского я не люблю.

– Почему? – нахмурился парень.

– Это экзистенциальный вопрос, – рассмеялась Ева.

Боря молчал. Манера шутить этой женщины приводила в ступор.

– Извини, – почувствовав, что забрела не в ту степь, Ева попыталась свернуть с опасной дорожки. – В съёмной квартире, где я жила, оказалась небольшая библиотека с ноткой советского колорита, там я нашла вполне читабельные вещи, Набокова, например.

– «Лолиту»? – интервьюер встрепенулся. – Как относишься к этому произведению?

– Омерзительный шедевр – вот как отношусь. Такие вещи нужно читать не ради сюжета, а в исследовательских целях, чтобы понимать, насколько крутым автором можно быть, как ловко создавать не просто истории, а вселенную внутреннего мира человека. Гениально. Отвратительно и гениально.

– Я не просто так спросил именно об этой книге. Понимаешь, наверное.

– Не совсем.

– Ты не находишь, что у «Лолиты» и твоего бестселлера есть общие черты?

– Ну знаешь, можно бесконечно проводить параллели с вещами, которые повлияли на моё творчество. Почти всё прочитанное повлияло.

– Мы вернёмся к этому чуть позже, я попытаюсь показать, что я имею в виду. Кстати, не мне одному такое сравнение пришло в голову.

– Окей, не стану спорить. Хотя не согласна.

– Когда ты начала писать книгу? Как это было? Опиши процесс.

– Когда почувствовала, что она из меня выплёскивается. Я не различала ни одного конкретного слова, но ощущала, как внутри шевелится нечто целостное, готовое прорваться.

Классное такое чувство. Ты неспешно слоняешься по квартире, гладишь обложки книг с выпуклыми буквами, поливаешь цветы. А оно всё время беззвучно колышется внутри. В мыслях полная тишина. И вот ты садишься за стол, берёшь ручку (именно так мне пришлось работать в условиях отсутствия гаджетов) и осторожно приоткрываешь дверь подсознания. Сначала лишь щель, чтобы тебя не сбило с ног. Потом всё шире и шире. И тут начинается такой гам в голове. Одни кричат одно, другие – другое. «Мы хотим жить! Нам тоже есть что сказать!» – Ева выкрикивала слова сдавленным полушёпотом и забавно потрясала руками. – В общем, поплясала я под их дудку. Пришлось потрудиться, конечно.

– Под чью дудку? О ком ты говоришь?

– Я бы могла просто назвать их «голоса», но это было бы слишком… не знаю… по-киношному, что ли. Нет, не голоса – как же объяснить?.. – вехи. Каждая фундаментальная мысль, обросшая человеческим опытом, ошибками, трагедиями. Для себя я называла их блоками. Блок первый: детские травмы. Блок второй: сексуальность и насилие. И так далее.

– И они как бы говорили с тобой?

– Скорее, они спорили между собой. Слушай, ты так передёргиваешь, будто я сумасшедшая. Нет, ты спроси любого писателя! В моменты так называемого вдохновения в голове происходит кровавое месиво. Даже если ты пишешь сказку о зайчатах. Слова борются за существование на бумаге. Они настоящие герои.

– Когда дописала, что почувствовала?

– Голод. Я всегда после творческих излияний ужасно хочу есть.

– Было чувство, что ты создала что-то выдающееся?

– Нет, конечно, – засмеялась Ева, – я половину потом перечеркала, даже больше. Книге, как дрожжевому тесту, нужно дойти. Я оставила рукопись полежать, а когда вернулась к нормальной жизни, если можно её так назвать, стала переносить в электронный формат, и вот тогда, можно сказать, я её переписала заново.

– Ты уложилась в то время, которое было обозначено для эксперимента? Сколько дней ушло на первый вариант?

– Да, у меня даже осталось два дня. Я закончила тринадцатого мая, а пятнадцатого должна была выйти из дома. Работа над книгой заняла сорок дней.

– Символично, – хмыкнул парень. – Что делала последние два дня?

Ева задумалась.

– Помню, у меня сильно болели пальцы от шариковой ручки. И вообще всё тело. Когда пишешь, не чувствуешь напряжения, а потом приходит расплата. Лежала просто, отсыпалась.

– Представляла, чем займёшься после? Что-то планировала?

– Очень хотелось за руль, погонять по городу, в кафе сходить.

– Получилось, учитывая, какая ситуация была в стране на пятнадцатое мая?

– Рассказать о моём первом дне в мире, где все сошли с ума из-за коронавируса?

– Конечно! Блин, ты же вообще ничего не знала?

– Вообще ничего.

– В Москве и Питере самая жопа началась где-то в двадцатых числах марта: обращения Путина, длинные «выходные» и прочая шляпа. Ты всё это, получается, пропустила?

– Да, я как Фрай из «Футурамы» очнулась в будущем, а там…

– Как ты поняла, что