Однако котов Полковник не любил и не держал. И дальнейшее выглядело уже не столь обыденным: из кухонного шкафчика появилась коническая колба с розоватой жидкостью и мерный стаканчик. Наполнив его на три четверти, Градов накапал в жидкость из пузырька, но в последний момент рука дернулась, и он пролил чуть больше, чем планировал. Покачал головой, обдумывая, не начать ли сначала, но не стал.

Тем временем звякнула микроволновка, докладывая: тарелка и ее содержимое согрелись.

Розовая жидкость, угодив в молоко, произвела с ним любопытную метаморфозу: коктейль по мере размешивания окрасился в кроваво-красный цвет, затем постепенно, несколько минут, возвращался к прежнему виду. Полковник, дожидаясь, пока к молоку вернется естественный цвет, хотел было вылить остаток жидкости в раковину, но потом вспомнил о крысах, обитающих в канализации, и передумал: ни к чему плодить нездоровые сенсации. Вооружился воронкой и перелил розоватую жидкость в металлическую флягу.

Тарелку с готовым продуктом Градов отнес в зимний сад. Там раскинулись самые натуральные джунгли: густое сплетение ветвей и листьев, вьющиеся лианоподобные растения, экзотические плоды и цветы. Причем произрастала вся экзотическая флора не из кадок или наполненных землей ящиков, а из сплошного толстого слоя почвы (дренажная система обошлась в свое время хозяину в круглую сумму).

Полковник отключил мощные ультрафиолетовые облучатели, висевшие под потолком, затем раздвинул росшие у земли стебли и поставил между ними тарелку. Подождал, отойдя в сторонку, и через секунду услышал шуршание, как будто небольшая зверушка почуяла лакомство и теперь осторожно к нему подбиралась.

Удовлетворенно кивнув, старик вернулся в кабинет. И помрачнел: монета по-прежнему стояла на ребре. Сделанный выбор оказался ложным, возвращающим к той же самой развилке судьбы.

В кресле вновь застыла восковая фигура, но теперь неподвижность старика не скрывала раздумий, он просто оттягивал неизбежное.

После долгой-долгой паузы Полковник взялся за мобильный телефон. Модель была из самых простых и дешевых, неспособная фотографировать, выходить в Интернет, отправлять MMS-сообщение и прочая, прочая, прочая. Этот телефон мог только звонить, но никуда не звонил. За несколько лет — с тех пор как был приобретен — ни одного исходящего звонка, лишь регулярное пополнение состояния счета, которое Градов делал для того, чтобы оператор не аннулировал сим-карту.

В памяти приборчика хранились три номера, несмотря на то что Полковник знал их наизусть — в его возрасте не мешало подстраховаться. Он послал вызов первому абоненту, искоса поглядывая на застывшую монету. Механический голос сообщил, что набран несуществующий номер. Второй действовал, но голос откликнулся чужой, незнакомый, и Градов немедленно дал отбой.

Монета стояла торчком, и Полковнику очень хотелось дать ей щелчка, заставить упасть какой-то стороной, но он знал: не поможет. Однажды своенравная серебряная кругляшка просто-напросто зависла в воздухе и упорно игнорировала все попытки заставить ее соблюдать закон всемирного тяготения.

По третьему номеру откликнулся тот, кто и должен был откликнуться.

— Нужно встретиться и поговорить, — произнес Полковник, не тратя время ни на приветствия, ни на необязательные вступления.

Когда-то его «нужно» звучало для этого человека как приказ, и хотя те времена давно прошли, тон не изменился — командный, не допускающий возражений.

— Буду рад, — откликнулся собеседник. — Через неделю вас устроит?

— Нет. Дело срочное.

— Я сажусь в самолет, уже прошел регистрацию и досмотр.

— За границу?

— В Питер. Вернусь через неделю.

— Встретимся там. Завтра.

— Н-ну… я вообще-то буду не в самом Питере, неподалеку…

— Где именно?

Услышав ответ, Градов понял: судьба. И даже не повернул голову, когда что-то легонько звякнуло за плечом. Знал, что это упала монета, причем упала орлом вверх.

Сборы не затянулись. Он давно привык держать наготове «тревожный чемодан» и отвык обзаводиться лишними вещами — в жизни не раз и не два приходилось срываться с места, оставляя все нажитое. Но кое-что сейчас нельзя было ни взять, ни оставить, пришлось провести около часа в подвале, возле муфельной печи, и если бы этот агрегат умел испытывать эмоции, то наверняка изумился бы: настолько странные вещи превращались в пепел в его раскаленном нутре.

Дом Градов покидал без сожаления, хотя подозревал, что уходит навсегда. Лишь на пороге зимнего сада печально вздохнул: в последние годы увлечение экзотическими растениями переросло в нешуточную страсть.

Но толком попрощаться с зелеными любимцами не удалось. В дальнем углу наметилось шевеление, затем Полковник увидел, как заколыхались верхушки растений, и услышал, как хрустят и ломаются те стебли, что потоньше.

Источник возмущений приближался: нечто живое и весьма массивное протискивалось сквозь рукотворные джунгли, целеустремленно приближаясь к Градову, поэтому он торопливо шагнул обратно, прикрыл дверь и подумал, что эликсир сработал быстрее, чем при прежних опытах. Все-таки переборщил с дозировкой.

Теперь незваных гостей, если пожалуют, поджидает сюрприз. Большой такой сюрприз, во всех смыслах большой, но не единственный — кое-что Полковник приготовил для них и в своем кабинете.

Что же касается монеты, то теперь она напоминала рубль 1898 года только реверсом с изображением орла. С аверсом же приключилось нечто удивительное: профиль расплылся и превратился в контур большого озера. И если бы на монету посмотрел знающий человек, то без труда бы понял, что это озеро — Ладога.

Одинокий холм высился над равниной, а окрест, насколько хватало брошенного с его вершины взгляда, тянулись леса. Самые разные: дубовые рощи и сосновые боры чередовались с лиственным мелколесьем и темным ельником.

Лес здесь стоял густой, мощный, похожий на несокрушимую крепость, но… Но ее сокрушили. Кто-то могущественный повелел проложить через непроходимую чащу просеку, и она появилась: прямая как стрела и настолько широкая, что поперек нее можно было выстроить двести человек.

И сейчас по просеке медленно полз камень — огромный, настоящая скала. Ни одна повозка не выдержала бы вес исполинского монолита, поэтому он полз по каткам, вытесанным из прочнейших дубовых стволов, но даже их быстро деформировала чудовищная тяжесть, и катки постоянно приходилось заменять.

Камень полз…

Медленно, поскольку волокли его крепкие белокурые мужчины и никто более. Волокли тяжко, обливаясь потом и напрягая бугристые мышцы, волокли безостановочно, меняясь на ходу, отдыхая в едущих следом повозках и вновь возвращаясь в упряжь. Волокли с гордостью, поскольку делали для своего Дома великое дело — ставили Ключ-Камень.

На века.

На тысячелетия.

Навсегда связывая благодатный мир с великой Людью.