Входная дверь грохнула. Словно обрубила ссору.

Таня от усталости села на гранитные ступени. Казалось, от колена и ниже вместо ног у нее бутылки с водой. Но возвращаться домой не хотелось.

На другом берегу тоненькой ниточкой золотились здания. Мелкая волна норовила лизнуть туфли.

Проклятый Лютик! Спросил адрес у Котьки. А та – у Люськи. Проклятая Люська!

Про девчонок теперь лучше забыть. А как потом показаться в школе? Лютик скажет Котьке, Котька – Люське. А Люська разболтает всем.

«Ходят слухи, что ты воровка…» Ужас.

Утопиться, что ли? – угрюмо подумала Таня, глядя на реку, и сама себе не поверила. Отсюда Нева казалась особенно широкой. Купол неба был голубовато-белым, с тоненькой оранжевой полоской вдали. Кто бы поверил, что это ночь? Река напоминала мелко измятую серебряную пластину.

Таня вдохнула запах реки и почувствовала, как в ней самой что-то расправляется, разглаживается, светлеет. Ей стало легко. Не весело, нет, скорее грустно. Но легко.

– Мой милый! – не удержалась она. – Какой же ты красивый!

Как будто Ленинграду не говорили этого мильон раз. Тем не менее он всякий раз отвечал. Ответил и теперь. Распахнул Тане свои небесные-водные-каменные руки и сказал: иди ко мне.

Таня шла по ночным нестрашным улицам, светлым и теплым. В небе золотисто тянулась игла Петропавловской крепости на другом берегу. В белом свете ночи дома не отбрасывали тени, все казалось слегка нереальным.

Было пусто и людно одновременно. На спящей гранитной набережной попадались прохожие. Старичок спал на скамейке, надвинув на глаза кепку. На ступеньках сидела, обняв себя за локти, девушка в пиджаке и читала книжку; должно быть, студентка. Таня шла мимо. Никто не смотрел на других и словно даже не слышал чужих шагов. Как будто все эти люди и сама Таня просто снились друг другу.

Таня свернула с набережной. Дома дремотно цепенели. Круглая площадь напоминала юлу, завалившуюся набок. Тане казалось, что она, как во сне, может сейчас все – даже полететь или передвинуть дом. Но не взлетала, не двигала дома, а просто шла и слушала, как ритм шагов совпадал с ритмом сердца. Листья деревьев, стоявших двумя рядами по всей улице, не шевелились. Они казались вырезанными из зеленой бумаги.

На углу висели часы в свинцовом переплете. Но Таня не понимала, что ей показывают пальцами стрелки – «никогда» или «всегда»?

Спали нарядные дома. На многих облезла штукатурка, но они все равно были стройны и красивы.

Внезапный взвизг полоснул по ушам – и Танины мысли прянули в разные стороны. Все заполнил воющий размеренно-несмазанный скрип. И вдруг остановился. Телега?

Таня обернулась кругом. Улица была так же пуста. Только прохожий.

С ним что-то было не так.

Он был не похож на обычных ночных прохожих. У тех походка была особой – расслабленной, мечтательной, не дневной. А этот был явно занят делом. Быстро переходил от дома к дому. Останавливался. Таня успевала уловить только жест поднимавшейся руки – а он уже шел дальше.

Таня шагнула за газетный стенд. Вчерашняя газета устало уставилась на нее подслеповатыми мелкими буковками: она уже прожила свою короткую однодневную жизнь. Таня осторожно выглянула. Незнакомец изучал витрину. Ветхий пиджачишко с отвислыми локтями, тощие брючки, замахрившиеся понизу. Поля серой шляпы обвисли. Он наклонился поближе к витрине. Таня поняла: вор.

Она вышла из-за газетного стенда, решительно зашагала к витрине. За дверями парадных, за коваными решетками подворотен спали (а может, уже и пили утренний чай) дворники с оловянными свистками на шнурке. Они придут ей на помощь.

Таня нарочно старалась ступать громко.

Тощая спина незнакомца слегка выпрямилась. Он ее услышал.

Еще бы! Думал, все ему сойдет. Сейчас посмотрим. Таня набрала воздуху, чтобы строго спросить: «Гражданин, вам чего?» Или даже: «Гражданин, я зову милицию!»

Гражданин медленно обернулся, поднял голову. Таня увидела его лицо.

«Дворник!» – хотела крикнуть она.

Незнакомец смотрел на нее в упор.

«Помогите!» – хотела крикнуть она.

Но даже просто вздохнуть не смогла.

В этом взгляде не было ни злобы, ни опасности. Но было что-то такое, отчего Таня почувствовала холодную черную ночь внутри.

Незнакомец отвернулся. Протянул руку к дому, небрежно начертил на стене крестик – и пошел дальше. Спина его удалялась, удалялась… пропала.

Таня снова обрела способность двигаться. Пальцы были ледяными. Сердце ужасно билось. Улица жмурилась от солнца, снова стала нестрашной, утренней.

«Поздравляю, я уже, как лошадь, сплю стоя!» – сердито подумала Таня.

И тут увидела на стене маленький крестик. А рядом еще один и еще.

Таня потерла пальцами шершавую стену. Вместо крестика осталось размазанное пятно. Рядом проехал автомобиль, и она проснулась окончательно.

От газетного стенда падала свежая фиолетовая тень. Солнце обшаривало листву в поисках малейшего просвета. Булькали голуби. Листья на деревьях трепетали и потирали ладошки, словно предвкушали что-то хорошее. Начинался ленивый и ласковый день.

– Ты чего это ни свет ни заря, девочка? – весело спросил газетчик. – На каникулах надо спать.

Он обмакнул кисть в клейстер, размашисто прошелся по старой газете, шлепнул поверх сегодняшнюю.

Таня подошла поближе.

«22 июня 1941 года» – значилось на газете.

…А незнакомец в обвисшей серой шляпе все шел и шел. От дома к дому. Поднимал руку и делал два коротких движения крест-накрест.

Он зашел в детский сад и пометил крестиком качели. Заглянул в окно, за которым неслышно целовались двое влюбленных, и поставил крестик у подоконника. Отметил закрытую на каникулы школу, спящий магазин, никогда не спящую больницу. Не пропустил ни одного дома. Где-то отмечал лишь несколько квартир, а где-то сразу весь подъезд.

Прошел мимо парка, не обозначив ни одной статуи. Зато пометил трамвай, дожидавшийся зеленого света на пустой улице.

И снова – дома, дома, дома.

Перенесся через Неву. Мимо красивой красноватой крепости с золотым шпилем прошел не обернувшись.

Зоопарк его, кажется, удивил. Он долго разглядывал толстую спящую бегемотиху, отошел. А на клетке знаменитой слонихи Бетти поставил крестик.

Незнакомец шел и шел. То струился, то стелился, так что его можно было принять за серый туман. Отметил будку, где дежурил железнодорожный сторож, несколько дач. Склады и заводы. Дворцы и теплицы. Перелетал реки, но успевал отметить крестиком баржи и корабли. Переваливал через холмы, бесшумно проносился над полями, не касаясь росистой травы.