ноги начинают дрожать, из горла выдирается всхлип, и я действительно подставляю ей плечо, прижимаю ее к себе так сильно, словно она собирается убежать. Ей это нужно.

— Да, Ким, поплачь. Вот так, моя девочка.

Она, такая беззащитная, хрупкая и податливая, доверчиво ко мне тянется и мы сливаемся в таком истовом поцелуе, что у меня напрочь срывает крышу. На мгновение мне кажется, что мы снова там, в прошлом, ей восемнадцать, мне двадцать один, и единственная наша проблема — это ее родители, которые всегда были против наших отношений. Но позади нас пять долгих лет, которые тянут за собой целую вереницу из разрушений и руины, теперь мы сами хозяины своих жизней, и больше никто не посмеет нам помешать. Мне плевать, даже если завтра сюда заявится ее холеный муж или отец, даже если он придет, приставив мне к виску дуло пистолета, только я уже знаю, что сегодня я ее отсюда никуда не выпущу.

Сегодня ты сама сделала свой выбор. Ты не оттолкнула меня, хотя могла, и теперь тебе придется заставить меня или действительно пристрелить, потому что я по собственной воле ни за что не остановлюсь. Ее нежные губы прожигают мое тело, словно калёными клинками, я подхватываю хрупкое тело и несу нас в спальню. Уши словно заложило ватой: я с трудом слышу стук ее падающих туфель, меня ведет ее близость, скручивает мышцы и начисто отбивает здравый смысл.

Воздух и правда как огонь. Наше дыхание сливается в унисон, сердца бешено колотятся друг напротив друга. Я ставлю ее рядом с кроватью, нежно держу ее лицо в своих ладонях и почти касаюсь ее губами. Я тяжело дышу, едва себя сдерживая, прислоняюсь к ней лбом, в ярко-серых глазах истово горит боль.

— Ким, я пытался, — горячо шепчу я. Я словно умоляю ее, хотя наверное так оно и есть. Потому что если она откажет мне сегодня, я сдохну от тоски. — Клянусь, я пытался. Сколько раз… Ты не представляешь, как это сложно. Лучше воткни нож мне в сердце, но не предавай меня снова.

От звука моего голоса Ким едва не задыхается. Она плачет и отчаянно качает головой, я вижу, что ей трудно говорить. Да, маленькая моя, я знаю.

Ее губы молча приливают к моим, я чувствую, что вот-вот кану в бездну и в то же время мне до головокружения хорошо, словно в вены кто-то впрыснул дозу амфетамина. Я сгораю в чувственном наслаждении, наше дыхание рваное, ее губы обжигающие, как раскалённое железо.

— Ким, Кимберли, — выдыхаю я, кусая ее губы и напрочь сметая здравый смысл.

И вот она, в моих объятиях — та самая девушка, та единственная, от которой я давным-давно потерял голову, рассудок и самого себя — и благодаря которой обрёл нечто большее, новое, то, что собрало меня по кусочкам, вылепило заново и сделало живым. Я задыхаюсь собственными вздохами, целуя её обнажённое тело, наши разгорячённые тела сплелись в невообразимую паутину из рук и ног, я прижимаю Ким к себе, сильнее и сильнее, вцепляюсь в неё так крепко, что уже не отдаю себе отчета. Просто не могу остановиться, не могу перестать дышать ею, целовать каждый дюйм её гибкого трепещущего тела, распростёртого подо мной. Она такая хрупкая, такая нежная, податливая и послушная — она даже не представляет, как этим сводит меня с ума, как выводит меня из равновесия своей нежностью. Меня ведёт неодолимая, обжигающая страсть, кровь оглушительно грохочет в висках, заглушая шум улицы, доносящийся из раскрытого окна, заглушая моё собственное рваное дыхание, но не заглушая её: от звуков, которые издаёт Ким, мне просто-напросто сносит крышу.

Она мягко отрывает меня от своего идеально плоского живота, который стал уже мокрым от моих ненасытных поцелуев, тянет мою голову к себе, находит мои губы и нежно целует. От вкуса её губ в мозг словно ударяет ток. Я кусаю её, не целую, — а словно зверь набрасываюсь на сочные, опухшие от поцелуев губы, чуть не вгрызаясь ей в дёсна, мну её губы своими зубами, потому что так её запах проникает в меня глубже. Я хочу глотать её, поглотить её всю, хочу во всю силу лёгких вдыхать этот опьяняющий, головокружительный запах, такой пряный и ни с чем не сравнимый. Так пахнет только она. Ким легонько вскрикивает, когда тонкая кожица её нижней губы не выдерживает моего неистового напора и слегка лопается, обнажив свежую ранку, из которой моментально показывается кровь. Я отстраняю голову, чтобы взять её за подбородок, и тут же ощущаю укол вины.

— Прости меня.

Я заглядываю ей в глаза и какими-то древними глубинами своего сознания понимаю, что эта фраза не имеет ничего общего с этим случаем.

Она не отвечает, тянет меня за шею и заставляет чуть не задохнуться от прикосновения ее нежных губ. Я обхватываю её лицо обеими ладонями, приподнимаю её голову над подушкой и снова льну к её губам, на этот раз — не по-детски жарко и неистово. Медленно слизываю языком кровь с её ранки и начинаю мягко посасывать нижнюю губу. Из горла Ким вырывается тихий гортанный стон, от которого я слабею как робкий школьник. И снова я, как гребаный больной ублюдок представляю, как она вот так же предавалась страсти с другим и чуть не умираю от тоски. К черту всё. Сейчас ты моя. И я твой. А обо всем остальном мы подумаем завтра.

11

Солнечные лучи нежно ласкают спину, и возникает ощущение, будто я уснул на теплом песчаном пляже под синим небом, убаюканный мерным рокотом морского прибоя. Я почти не чувствую прикосновения песка, казавшегося мелкой пудрой; я утопаю в нем, как в мягкой перине. Не открывая глаз, я блаженно перекатываюсь на бок, путаясь в белом одеяле, утыкаюсь носом в подушку и неглубоко вдыхаю, чувствуя остатки ее запаха. Как много драгоценного времени потеряно, чтобы пройти путь от нашей первой незабываемой встречи до этого блаженного момента. Но сейчас не время жалеть об утраченном. Вчера Ким отдавалась мне душой и телом, и будь я трижды проклят, если это не то, о чем я думаю. Ни одна женщина, теряя чувства к мужчине, не будет так сладко стонать и светиться той самозабвенной и пламенной любовью, что я видел вчера в ее взгляде.

Открывать глаза совсем не хочется. Я переворачиваюсь на спину, потягиваюсь и ощущаю сладкую ломоту в мускулах, удивившись тому, что лучи солнца пригревают лицо, а значит, куда-то подевались плотные