class="p1">Перестрелка вспыхивала по периметру школы в течение всего дня. Мы не понимали, кто стрелял и откуда. Возможно, боевики стреляли с целью напугать местных жителей, посеять панику, подстегнуть штаб к переговорам.

В 15:30 к школе направился бывший президент Ингушетии Руслан Аушев, известный своим авторитетом не только среди ингушей, но и среди чеченцев.

Из выступления Руслана Аушева на пресс-конференции в Москве 28 сентября 2004 года:

– Я приехал, потому что меня вызвал штаб. Меня представили его начальнику, это был глава УФСБ по Северной Осетии Андреев. Мы связались с террористами через их «пресс-секретаря», я сказал ему, что я Аушев Руслан, и он пообещал доложить эмиру. Потом созвонились, и они сказали, что я могу заходить. В школе мне пытались надеть на голову черный мешок, чтобы я ничего не видел, но я отказался. Они провели меня в физкультурный зал, он был забит детьми, как и все смежные комнатушки. Там была настоящая баня, из-за жары все дети сидели голые. Директриса сказала, что они добровольно приняли сухую голодовку в поддержку требований боевиков, но я-то прекрасно понимаю, что под автоматом можно принять все что угодно[8].

Многие родители взяли на школьную линейку грудных детей, которые тоже стали заложниками террористов

Осетинские ополченцы, наблюдавшие за ним со стороны железной дороги, видели, как он вывел из школы заложников – женщин и детей. В тот день боевики отпустили с Аушевым 26 человек, но ушли 24. Одна из заложниц, Фатима Цкаева, отдала свою шестимесячную дочку Алену старшей дочери, пятикласснице Кристине, а сама осталась в спортзале с семилетним сыном Махаром. Но на выходе из коридора школы, перед вестибюлем, Кристину остановил террорист Хучбаров (Полковник) и запретил ей выходить из школы. Аушев видел эту сцену и забрал у Кристины грудную девочку, спросив, как ее зовут и чья она дочь. Маленькую Алену Цкаеву Аушев вынес из школы на руках и передал ее сотруднику местного ОМОНа. Потом эта фотография с Аленой для многих стала символом бесланской трагедии. Мама Алены Фатима и сестра Кристина погибли в школе.

Из интервью Руслана Аушева журналисту радиостанции «Эхо Москвы» Владимиру Варфоломееву, 13.09.2004:

– Они мне передали требования, потом я попросил их отпустить хотя бы грудных детей.

– Это была инициатива с вашей стороны?

– Это была моя инициатива, я попросил отпустить грудных детей. Они сначала колебались, потом согласились. Они сказали – остальных мы отпустим, когда будет приказ президента о выводе войск и нам зачитают по телевидению указ о выводе войск. И чтобы пока хотя бы взять то, что разрешили, я быстро дал команду тогда, встал около двери, чтобы убедиться, что всех вывели. Получилось 15 грудных детей и 11 женщин. Одна из женщин вернулась в школу, у нее был грудной ребенок, но еще, насколько я понял, двое остались в школе. […]

Мы это сделали быстро, потому что я понимал, что настроение в любой момент может испортиться, потому что они там нервничали и все остальное.

Успех Аушева вдохновил местных силовиков и гражданских. Дзантиев сказал кому-то из местных: «Процесс пошел», – а Лев Дзугаев сообщил, что президент Северной Осетии Александр Дзасохов еще час назад обещал «интенсификацию переговоров», и она пошла, и в результате этого отпущены женщины с детьми. «Слава Богу! – раздалось в толпе. – Дзасохов что-то начал делать!» «Мы надеемся, нам удастся продолжить этот процесс», – сказал Дзугаев. В это время люди стали писать на плакатах: «Путин!!! Выпусти наших детей! Выполни требования!», «Путин! В заложниках находится не меньше 800 человек!»[9]

Местные жители стали кричать, что по федеральному телевидению должны сказать, каковы требования боевиков. Они были убеждены, что так можно избежать штурма и договориться об освобождении заложников.

Но к этому моменту государство уже взвесило жизни заложников и собственный имидж – и, кажется, сделало выбор. Не знаю, чем еще можно объяснить тот факт, что все три дня представители властей и оперативного штаба утверждали, что у террористов нет никаких требований. А люди на площади знали, что они есть. Осетины – небольшой народ, здесь сильны родственные связи.

В штабе работали осетинские чиновники и военные, которые вряд ли утаили бы от своих близких такую информацию. Как бы то ни было, впоследствии, уже на суде над Кулаевым, стало ясно, что так все и было – боевики подтвердили Аушеву свои требования о переговорах и прекращении войны в Чечне.

Из показаний потерпевшей Людмилы Дзгоевой в Верховном суде Северной Осетии:

– Скажите, Аушев в зал заходил?

– Аушев зашел в зал. Он посмотрел зал. Он сказал, не переживайте, я договорюсь с ребятами. И все, и вышел. […]

– Какие они требования выдвигали?

– Вывести войска из Чечни…

– А вам их кто озвучивал?

– Они сами нам говорили. Говорили, вывести войска из Чечни. И если они выполнят наши требования, мы всех отпустим. Вывести войска из Чечни, освободить мусульман, которые находятся в тюрьмах России, боевиков. И чтоб зашли эти четыре человека: Дзасохов, Зязиков, Рошаль и…

– Значит, основное требование все-таки вывести войска и освободить мусульман?

– Один из них сказал, если они на нас штурмом пойдут, клянусь Аллахом, мы всех расстреляем[10].

Ни одного из четырех человек, затребованных террористами на переговоры, не пустил в школу оперативный штаб – так, во всяком случае, говорили эти люди потом в интервью.

– Вы хотите, чтобы сюда приехал Путин? – спрашивал бесланцев иностранный журналист.

– Зачем Путин? Путина не надо! – отвечали ему. – Здесь нужны Закаев, Аушев, Масхадов. Надо с ними искать контакты.

– Аушев уже освободил женщин, – пронеслось по толпе.

– Пусть еще идет туда, пусть остальных освободит! – раздалось со всех сторон. – Они из Ингушетии пришли?

Но Аушев больше не смог никого освободить. К вечеру 2 сентября нам сообщили, что он «отошел от переговорного процесса».

На самом деле это был конец. Аушев, единственный авторитет для боевиков из тех, кого могла предложить российская власть, сделал все, что мог. Он не мог пообещать им вывода войск из Чечни и политической автономии, потому что знал, что Кремль на это не пойдет. Боевики в зале тоже это знали. Поэтому стали злее.

Из показаний потерпевшей Фелисы Батаговой в Верховном суде Северной Осетии:

– В чем их агрессия выразилась после ухода Аушева?

– Я лично думаю. Что они поняли, что их оставили на смерть. Что другого выхода у них