Адель согласилась на бульон, и Роберт поблагодарил ее полупоклоном. Он отправился на кухню, которая располагалась в отдельном строении позади дома, и сам принес молодой женщине золотисто-коричневый бульон в изящной чашке севрского фарфора и к нему несколько сухих печеньиц на блюдце.

Адель протянула обнаженную белую руку из-за занавеса, за которым скрылась, и приняла чашку из рук молодого человека. Она сказала ему, что он bongarcon[18], и она действительно так думала. Роберт поблагодарил ее и направился к дому.

Влюбленные только что вошли на территорию пансиона. Они прижимались друг к другу, как два дерева, склонившиеся под порывом ветра, дующего с моря. Они не ступали по земле. Они могли бы легко перевернуться вниз головой, поскольку передвигались только по голубому эфиру. Дама в черном тащилась за ними, она была несколько более бледной и измученной, чем обычно. Миссис Понтелье и ее детей нигде не было видно. Роберт осмотрел окрестности в надежде обнаружить их. Они, без сомнения, будут отсутствовать до тех пор, пока не придет время обеда. Молодой человек поднялся к матери. Ее комната с покатым потолком располагалась наверху. Два широких слуховых окна выходили на залив. Обстановка комнаты была светлой и практичной.

Миссис Лебрен была занята – она шила. Маленькая девочка-негритянка, сидевшая на полу, руками давила на педаль. Женщина-креолка всегда воспользуется возможностью избежать чрезмерного напряжения.

Роберт прошел в комнату и уселся на широкий подоконник. Он вытащил из кармана книжку и принялся увлеченно читать ее, если судить по тому, как аккуратно и часто он переворачивал страницы. Швейная машинка издавала жуткий стук – громоздкая, тяжеловесная вещь, она была произведена в давно минувшие времена. В моменты, когда стрекот машинки затихал, Роберт с матерью обменивались отрывочными фразами.

– Где миссис Понтелье?

– На пляже с детьми.

– Я обещала ей Гонкура. Не забудь взять с собой – книжка на полке над маленьким столиком.

Бряк-бряк-бряк, бабах! И это в течение следующих пяти – восьми минут.

– Куда это Виктор отправляется в прогулочном экипаже?

– В экипаже? Виктор?

– Да, вон он, напротив дома. Он, кажется, собирается куда-то ехать.

– Позови его.

Бряк-бряк!

Роберт издал резкий пронизывающий свист, который наверняка долетел до пристани.

– Он не смотрит.

Миссис Лебрен бросилась к окну. Она позвала:

– Виктор! – Потом помахала платком и снова позвала.

Молодой человек забрался в экипаж и пустил лошадь в галоп.

Миссис Лебрен вернулась к машинке, пунцовая от раздражения. Виктор был ее младшим сыном – tête montée[19], – характер которого предполагал склонность к насилию; он обладал волей, которую никто не в силах был сломить.

– Ты только скажи, и я вложу ему в голову столько ума, сколько она будет способна вместить.

– Если бы только был жив его отец!

Бряк-бряк-бряк-бряк, бабах!

Миссис Лебрен придерживалась твердого убеждения, что вращение Вселенной и все, что проистекает из оного, со всей очевидностью происходило бы намного разумнее и подчинялось бы высшему порядку, если бы мистер Лебрен не был перемещен в иные сферы в первые годы их супружеской жизни.

– Что слышно от Монтеля? – поинтересовался Роберт.

Монтель был господином среднего возраста, чьи устремления, хотя и тщетные, в последние двадцать лет состояли в том, чтобы заполнить пустоту в доме Лебренов, образовавшуюся в результате вознесения на небеса супруга миссис Лебрен.

Бряк-бряк, бабах, бряк!

– У меня где-то письмо от него. – Миссис Лебрен поискала в ящике швейной машинки и нашла письмо на дне корзинки для рукоделия. – Он пишет, чтобы я сказала тебе, что он будет в Веракрусе в начале следующего месяца. – Бряк-бряк! – И если ты все еще намереваешься присоединиться к нему… – Бабах, бряк-бряк, бабах!

– Почему же ты мне раньше не сказала, мама? – воскликнул Роберт. – Ты же знаешь, что я хочу…

Бряк-бряк-бряк!

– Не видно еще миссис Понтелье и ее детей? Она снова опоздает к ланчу. Она всегда собирается в последнюю минуту. – Бряк-бряк! – Куда ты собрался?

– Где, ты сказала, Гонкур?

Глава IX

Все лампы в зале были зажжены, и каждая была направлена как можно выше, но так, чтобы не закоптить дымоход и не создать угрозу взрыва. Лампы располагались на стене на определенном расстоянии друг от друга по всему помещению. Кто-то принес ветки апельсинового и лимонного дерева, а между ними закрепили изящные гирлянды. Темная зелень веток выделялась и поблескивала на фоне белых муслиновых штор, драпировавших окна. Шторы вздувались, развевались и хлопали, подчиняясь капризной воле резкого ветра, дувшего со стороны залива.

Был субботний вечер, прошло уже несколько недель после интимного разговора, состоявшегося между Робертом и миссис Ратиньоль по пути с пляжа. На праздник с намерением остаться до воскресенья приехало небывалое количество мужей, отцов и друзей, и всех их должным образом развлекали их жены и дети, и не без существенной поддержки со стороны миссис Лебрен. Обеденные столы были сдвинуты в один конец зала, стулья стояли рядами. Все присутствовавшие уже обменялись домашними сплетнями. Теперь же, очевидно, появилось стремление расслабиться и задать более общий тон беседе.

Многим детям разрешили посидеть подольше, перед тем как отправляться спать. Малыши улеглись на животиках на полу, разглядывая разноцветные страницы комиксов, которые привез мистер Понтелье. Его маленькие сыновья разрешали своим друзьям пользоваться журналами, тем самым демонстрируя свой авторитет.

Музыка, танцы, чтение стихов были предложены собравшимся.

Но заранее заданной программы не было, никаких признаков предварительной организации или хотя бы какого-то замысла даже не просматривалось.

В начале вечера близняшек Фариваль уговорили поиграть на пианино. Это были девочки четырнадцати лет, всегда одетые в цвета Непорочной Девы, синее и белое, поскольку при крещении были посвящены Благословенной Деве. Они сыграли какой-то дуэт и после настойчивых просьб присутствующей публики исполнили отрывок из увертюры Зуппе «Поэт и крестьянин».

– Allez-vous-en! Sapristi! – истошно заорал попугай за дверью.

Он был единственный из всех присутствующих здесь, кто обладал достаточной смелостью, чтобы признаться, что не слушал это грациозное исполнение – летний дебют девочек. Старый мистер Фариваль, дедушка сестричек, негодуя, настаивал на том, чтобы птицу переместили и оставили в темноте. Виктор Лебрен возражал, и его решения были непререкаемы, как воля Провидения. Попугай, к счастью, больше не вмешивался в происходящее, очевидно, все взлелеянное ехидство его натуры было низвергнуто на близняшек в одной буйной вспышке эмоций.

Позже маленькие брат и сестра декламировали стихи, которые каждый из присутствующих много раз слышал во время зимних праздников в городе.

Малышка в юбочке исполнила танец в центре зала. Мать аккомпанировала и одновременно следила за ней полными восхищения глазами. Однако ей незачем было беспокоиться. Девчушка была хозяйкой ситуации. Она была сообразно случаю одета в черный