— Это наши, — тоже зашептала Зинаида Васильевна.

— Да-да, они русские! — подтвердил Даниэль. — Между собой говорят по-русски, а с этим родственником ван Густена по-немецки. Ой, мне кажется, он так их боится! Ой, я тоже так боюсь! Ой, у него такие глаза! Ой, я так боюсь!

Ни пиво, ни сок больше не лезли в глотку. Все трое удрученно молчали. Зинаида Васильевна предложила:

— Пошли отсюда, ребятки. Какое нам дело до всех этих русских и нерусских. Что нам разбираться в их отношениях. В конце концов, мы приехали сюда отдыхать и работать.

— Шляфен, шляфен! — вставая, решительно поддержала ее Шанталь.

Проснувшись, Зинаида Васильевна, услышала, что голуби здесь воркуют иначе, чем в Москве. Дома они квохтали как мелкие куры, гадили на балконе и не хотели улетать. Здешние вообще не показывались. Где-то вдалеке они выводили однообразную нудную мелодию. Ветер сердито завывал за окном, но в доме было замечательно: тепло, пахло свежим кофе. Даниэль уже успел не только поработать, но и сбегать за булочками. Все трое с аппетитом завтракали и рассуждали о том, что, несмотря на рекомендации врачей потреблять черствый хлеб, по всей Европе население ест по утрам одни и те же теплые булочки с маслом.

Потом молодые трудились наверху под музыку Шопена. Зинаида Васильевна пребывала в праздности и пыталась читать захваченный из Москвы толстый журнал «Октябрь». Ей это плохо удавалось, она никак не могла сосредоточиться. Бросила читать и стала смотреть в окно с тем же любопытством, с каким делала это у себя на даче.

Улица, где стоял их дом и другие, такие же невысокие и серые дома, оказалась на редкость простая. Ни капли архитектурного или фольклорного разнообразия — ни финтифлюшек на крышах, ни резных наличников на окнах. Ничего лишнего, все ровно, чисто и просто. Пожалуй, Подмосковье наше поинтереснее, решила Зинаида Васильевна, хоть и запущенное, неухоженное, но для глаза помилее. Зато здесь, наверное, у всех, как и в этом доме, внутри просторно и все удобства. Около каждого дома стоял сверкающий чистотой автомобиль. Наверное, когда расцветут тюльпанами крохотные палисаднички с низенькими изгородями, станет покрасивее.

Она увидела проезжающий полупустой автобус. Потом прошел высокий прямой старик. Из дома напротив вышли средних лет мужчина и женщина, за ними выскочили ребятишки, мальчик и девочка школьного возраста. Все семейство направилось к стоящему около дома длинному автомобилю вишневого цвета.

Зинаида Васильевна вздрогнула. Неожиданно появились двое вчерашних знакомцев. Криминал шел рядом с родственником ван Густена. Оба были в шляпах, в длинных черных пальто с развевающимися белыми шарфами, беседовали с мрачным видом. Зинаида Васильевна их тут же про себя обругала: «Какие все-таки противные мужики! Гангстеры киношные!» Криминал что-то настырно втолковывал собеседнику, а тот обреченно кивал головой. Криминал вдруг глянул в окно, прямо на Зинаиду Васильевну, и, как ей показалось, довольно злобно ухмыльнулся. Она немедленно закрыла занавеску. Ее опять передернуло — до того гнусная у криминала рожа.

Смотреть в окно расхотелось. Она порылась на полках, где стояли книги Вольфганга и Габи. Обрадовалась, когда нашла среди немецких книг одну о России. Ее написал журналист, работавший в Москве еще при советской власти. Описывал свои впечатления от Красной площади, от Собора Василия Блаженного. Писал по-немецки, не чересчур сложным языком, и Зинаида Васильевна неожиданно довольно много поняла. Это ее порадовало. И лишний раз она пожалела, что плохо учила немецкий язык в молодости.

Утомившись от чтения текста на чужом языке, она решила немного отдохнуть. Откинулась на диванчике, и у нее снова сделалось идиллически безмятежное настроение.

Она закрыла глаза, и тут же появился сын Илья. Он стал еще больше похож на отца, скоро совсем не отличишь. Зинаида Васильевна ощутила прилив такой огромной нежности, что в первую секунду не смогла слова вымолвить. Илья сидел около стола и молча смотрел на нее сквозь очки. И хотя выражение его родного лица было чересчур серьезно, она сказала счастливым голосом:

— Я ужасно рада тебя видеть, сыночек! Теперь это бывает не часто.

— Не так уж и редко, — не согласился Илья, — а Валя вообще звонит тебе почти каждый день.

— Валя всегда звонит, но мне важно, чтобы ты… Я по тебе скучаю.

Илья хотел говорить о другом.

— Ответь мне, почему ты не занимаешься мемуарами, воспоминаниями? У тебя так хорошо все это получается рассказывать. Вот бы и записывала.

Зинаида Васильевна огорчилась:

— Что ты от меня хочешь, сынок?

— Я хочу тебе сказать, что научная фантастика — это не для тебя. Ты в этом не разбираешься. Это не твой жанр!

— Какая научная фантастика, о чем ты говоришь?

— А это что? — Илья снял со стола толстую стопку белых листов и помахал ею в воздухе.

Зинаида Васильевна с досадой покачала головой:

— Ты попросил рассказать, как все было. Я попыталась. Но рассказать невозможно. Мне проще было написать. А ты опять мною недоволен.

— Возникает законный вопрос, — упрямо продолжал Илья, — почему ты по заграницам шатаешься? Значит, дети плохие. Но ведь это не правда! А эти твои Шинель и Бунюэль… Просто смешно…

— Я так и знала, так и знала! — Зинаида Васильевна чуть не заплакала. — Мне Закрёпов все сказал. Он меня предупредил. Я спросила его, можно об этом рассказывать или же дать подписку о неразглашении. А он говорит: «Рассказывайте сколько хотите, вам все равно никто не поверит, поэтому не очень упорствуйте. А то, сами знаете, можно угодить…»

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал Илья. — Ладно, не расстраивайся. — Он подошел к матери и погладил ее по голове. — Давай пройдемся конкретно. Я думаю, ты со мной согласишься. Вот у тебя тут дискета…

Зинаида Васильевна открыла глаза, и ее взгляд уткнулся в декоративный камин в стене напротив. Она не любила декоративные камины; если уж есть камин, так надо, чтобы он был настоящий и грел!

После четырех часов Шанталь и Даниэль спустились сверху довольные, умиротворенные.

— Почему у вас такой траурный вид? — спросила Шанталь.

— Да ничего особенного, снится Бог знает что. Ну а вы-то как, хорошо поработали?

Даниэль и Шанталь хитро переглянулись.

— Да мы, честно говоря, хорошо поспали, — сказала Шанталь. — Только плохо, что у меня пилюли цу энде.

— Какие пилюли? — не сразу поняла Зинаида Васильевна.

— Контрацептивы, — просто сказала Шанталь. — Здесь, наверное, есть какая-то фармасия, надо будет купить.

Зинаида Васильевна понемногу привыкала к европейской раскованности в поведении и в разговорах на некоторые деликатные темы. Во многих семьях дети называли родителей не «мама» и «папа», а по именам, будто они были им друзья и подружки. Ее перестала шокировать демонстрация нежных чувств даже у немолодых людей — все эти прилюдные объятия и поцелуи. Она больше не удивлялась, встречая парочки откровенных гомосексуалистов в общественном транспорте. Те не только не скрывали, но вызывающе подчеркивали свою близость. Она не одобряла их показное поведение, но, в конце концов, никто не нарушает порядок, никто ни к кому не пристает. На улицах чисто, в магазинах, больницах, кафе и ресторанах встречают приветливо. Зинаида Васильевна поражалась, как много в городах зелени, какие чистые автомобили. Чистейший воздух, несмотря на огромное количество машин. Под ногами брусчатка вместо дрянного асфальта в заплатках. Почти полное отсутствие злокачественной пыли, прекрасная на вкус вода из-под крана, которую можно пить без страха. Правда, на вокзалах и в метро попадаются прилипчивые наркоманы и попрошайки.