Вероятно, Лизе, как самой старшей, перепадало больше всех тычков, намеков и прямых упреков.

И правда: в доме нет ладу, ссоры, брань, нотации… просто с ума сойти можно! И все это на меня несчастную сыплется беспрестанно, так что я даже не успеваю и вопроса себе задать: за что? почему? Всегда-то я во всем виновата, решительно во всем!

Нет, правда, а за что?!

Да потому что бесприданница.

Просто некрасивая бесприданница.

Она рано захотела умереть.

Впервые это желание посетило ее возле постели умиравшего отца. “Боже мой, зачем Ты меня не взял к себе, ведь я такой человек, которого «убыль его никому не больна, память о нем никому не нужна»”. Это строка из стихов великого крестьянского поэта Ивана Никитина. Процитируем их полностью:

Через год после начала учебы в гимназии стремление к смерти еще больше.

Господи, Боже мой, милый! Хоть бы Ты прибрал меня поскорее! Ну что за жизнь эта, опротивела она до того, что я не знаю, куда деться! Бог законом своим запретил убивать себя; кабы не грех — сейчас бы в воду или под рельсы. Никого, ничего мне не жаль, хоть бы умереть поскорее! Тогда в доме тише станет, нотаций мне мама не будет читать и нервы себе расстраивать, сестры не будут браниться, в доме было бы не житье, а рай. По мне отслужили бы панихиды, мне было бы очень весело[8], я увидела бы папу, Бога бы увидела, ангелов, святых… Папу целовала бы так, как при последних днях его жизни, были бы вместе.

На самом деле это — обычная подростковая суицидомания. Смерть воспринимается не как уход из жизни, а как ее увлекательный эпизод. Что будет, когда я умру?

Понятно, что будет. В доме станет “тише”, потому что все поймут, как же они ее “доставали”!

Лиза пока еще обычная провинциальная девочка. Через две недели после вышеприведенной записи она переживает из-за двух случаев. Пролила чернильницу, Лизу наказали, а чернильницу отняли. И еще царский поезд потерпел аварию[9].

Кто осмелится сказать теперь, что Бога нет? Ужасная опасность, грозившая России, отвращена, и кем же? Скажут: случайностью, но разве этот случай можно так объяснить?! Нет, Бог всегда спасал Россию, спас Он ее и теперь! Господи, какую радость я почувствовала, узнав о том, что царское семейство не пострадало при крушении!

Но не стоит придавать большого значения этому детскому монархизму. Все дети одинаковы. “Ура! Сегодня опять не учились! За здоровье Императора и Императрицы. Ура! «Боже, Царя храни…»”

Освободили от уроков! На улице, несмотря на осень, чудесная погода! И еще гувернантка Лизы Александра Николаевна собралась замуж, а это же так интересно!

Счастье-то какое, свет-то какой, шум, солнце, мороз!.. Ну как тут с ума не сойти?!

Поначалу можно подумать, что мечты о смерти просто связаны с желанием увидеть отца. Он ей снится…

Странное чувство испытываю я, когда вижу его во сне: мне хорошо, весело делается, только как будто жаль кого-то. Говорят, что это он напоминает мне, чтобы я за него молилась. Это правда. Когда я плохо или долго не молюсь за папу, он мне всегда приснится…

Может показаться, что желание смерти — это просто способ пофантазировать о жизни без насилия.

Мне смерть — предмет первой необходимости: меня не станут бранить, не заставят французских правил из Игнатовича[10] учить, не будут из физики и математики спрашивать и тройки ставить; не будет Шкалик[11] выговаривать, не буду я больше бояться — “вот спросят”…

Смерть как “предмет первой необходимости” среди гимназических предметов — это чистой воды каламбур, игра слов 14-летней “писательницы”, которая уже набила себе руку благодаря дневнику. У Лизы начинаются сложности с преподавателем литературы. Он не верит, что она пишет свои сочинения сама, — так они не по-детски хороши и основательны. И опять девочка злится и хочет умереть!

Но как?! А вот хотя бы заразиться чахоткой от другой ученицы — тоже Лизы.

Александра Николаевна сказала, что чахотка заразительна. Я была в восторге! Значит, стоит мне прийти к больной Лизе, поцеловаться с ней несколько раз, подольше посидеть — и заражусь. Я чуть на стуле не подпрыгнула, но Александра Николаевна сказала, что можно заразиться, находясь постоянно с больным, и притом долгое время, а я ведь самое долгое могу просидеть у Лизы — час!

Лиза-вторая была круглой сиротой и умирала в казенных стенах, без родных. Ее хоронили за казенный счет. Лиза-первая на ее похоронах не была, но знала, что “хорошо похоронили наши, много плакали; это немудрено: хорошая, славная была она”.

Смерть тезки заставляет ее впервые задуматься о том, что происходит после смерти с человеческим “я”.

Я себе смерть так объясняю: живет человек, думает, говорит, все его действия мы видим; умер человек, т. е. отлетела от него душа, — и тело не движется, лежит. А душа-то ведь все та же. То, что мы называем “я”, всегда будет живо и никогда не умрет… “Я”, живое, вечное из вечных, живущее частью на земле, а частью в небе — освобожденное от тела, часто приводит меня в ужас: “Я, я, я”, до бесконечности живущее!

Откуда эта убежденность 14-летней девочки в личном бессмертии? Но это не радует ее, а вселяет ужас!