Подбегая к библиотеке, я заметила, что опаздываю, потому что в окне мастерской по ремонту обуви, той самой, где со мной приключился ужасный случай (когда-нибудь я решусь и расскажу о нем), уже горел свет. Если горит свет — значит, уже десятый час, потому что мастер приходил ровно в девять. Я заторопилась и, конечно, поскользнулась. Неуклюже упала на коленку, но быстро вскочила и похромала к двери родной библиотеки, периодически потирая коленку ладонью — было очень больно.

Когда я вошла в помещение, то первым делом заметила Александру Александровну. Она сидела на своем месте, как всегда, с той же самой прической — обернутой вокруг головы седой косой, но сегодня она сидела еще и в окружении своих подруг, таких же мерзопакостных старушонок. Она приглашала их в том случае, когда происходило что-нибудь экстраординарное, например, когда затонула подводная лодка «Курск», старухи муссировали эту трагедию неделю, старательно отсиживая на рабочем месте Александровны до последней минуты рабочего времени. Когда в США устроили теракты, женщины обсуждали это две недели, так громко, что бедные дети вообще прекратили ходить к нам в библиотеку за книгами, хотя новый учебный год только начался и учителя принялись задавать домашние задания. Я с утра не включала телевизор, поэтому первым моим побуждением было узнать, что же еще произошло в мире ужасного.

— Ты опоздала. — Александровна поджала губы.

По привычке я хотела было извиниться, повиниться, улыбнуться и загладить свою вину, как вдруг удивленно поняла, что ничего такого делать мне не хочется. Мало того, наш библиотечный щелкунчик вызывает у меня чувство неприязни. Бабуля вечно всем недовольна, и ее желчный характер всем хорошо известен. До меня в библиотеке работало пять девушек, и все они ушли отсюда друг за дружкой, ни одна не смогла ужиться с Александрой Александровной. Почему же я терплю все ее выходки? Да, мне нравится моя работа, я получаю удовольствие, проводя время среди книг. Однако же я — человек и отличаюсь по статусу от старой грымзы только возрастом.

— Пожалуй, я возьму больничный, — пробормотала я, не снимая шубы.

Она пропустила мои слова мимо ушей, увлеченно беседуя о чем-то с подругами.

— Я беру больничный, — громко и уверенно заявила я.

— Скоро начнутся новогодние каникулы, тогда и отдохнешь, — сообщила ехидная бабка.

— Нет, я беру больничный с сегодняшнего дня, — возразила я. — И сейчас же ухожу! Я пришла только потому, что знаю, что вы не поднимаете телефонную трубку в мое отсутствие.

— Я тебя не отпущу, — заартачилась она, — мне совершенно не хочется работать здесь одной. Да я просто не справлюсь!

Я хмыкнула. С чем она не справится, интересно? С десятком школьников и тремя пенсионерками, заглядывающими к нам?

Я направилась к выходу, подгоняемая бранью старушки библиотекарши и ее подруг. С ума сойти, откуда берутся такие вот старухи Шапокляк, вечно всем недовольные?

Выйдя из библиотеки, я подошла к шоссе и принялась тормозить машины. Папа с мамой обычно запрещают мне это делать, однако я не боюсь: ни один насильник не взглянет в мою сторону. Хоть какой-то плюс от моей внешности имеется!

Дом, к которому подвезла меня первая же остановившаяся машина, выглядел весьма внушительно. На минуту мне пришла в голову мысль, что Толик совсем не бедствует, зачем же ему идти на поводу у дяди-самодура? С другой стороны, несколько миллионов фунтов — это вам не шутки. Для обычных людей иметь миллион долларов — это предел мечтаний. Толик же, сумевший построить такой дом, знал, как заработать миллион. Но наверное, желание иметь не один, а пять или десять миллионов долларов (ведь эквивалент фунта стерлингов практически в два раза выше стоимости доллара) превысило все доводы рассудка. К тому же эти деньги — уже готовые, так сказать. Зарабатывать их в поте лица не надо, не надо и вкладывать в сомнительные (а в России практически каждое предприятие, связанное с вложением средств, можно назвать сомнительным) фонды и акции.

Я вздохнула, отпустила машину и остановилась перед решетчатыми воротами, над которыми красовалась массивная видеокамера. Позвонила, мужской голос моментально откликнулся и попросил меня представиться. Я сделала это по полной форме, вытянувшись в струнку.

— Мария Криворучко? — повторил голос. — Мне о вас ничего не известно.

— А почему вам должно быть обо мне известно? — хихикнула я. — Я же не эстрадная певица, не известная писательница, не актриса, наконец.

— Я говорю, что хозяева не предупредили меня о вашем визите. — В голосе секьюрити прозвучал металл.

— Так позовите Марину, она вам скажет, что я — не воровка. — Я уже начинала сердиться.

— Она спит, хозяин тоже, — ответствовал охранник. — Погуляйте часок вокруг дома, они обычно к одиннадцати просыпаются.

Вконец разозленная, я отошла от ворот. Черт бы побрал Клюеву и меня вместе с ней — ну почему мне так фатально не везет? Машину я уже отпустила, пока буду вызывать такси, Клюева уже проснется. Зачем только я обещала ей помощь? Что же мне теперь делать, как выбираться отсюда? Вряд ли от элитного коттеджного поселка ходят автобусы! Я почувствовала озноб и запрыгала на месте. Ну вот, морозец нешуточный, того и гляди, замерзну прямо перед воротами дома Толика. И когда приедет его дядя, меня поставят у входа, как статую в натуральную величину. Мне стало так жаль себя, что я бодро зашагала вокруг дома, следуя предложению охранника. Дом, выстроенный из красного кирпича, был окружен такой же красной кирпичной стеной с выступающими вперед и вверх столбиками через каждые восемь метров, видимо, для красоты. Пока я обошла вокруг дома, прошло пятнадцать минут, из чего можно было заключить, что территория там, с другой стороны забора, не самая маленькая. Впрочем, достаточно было осмотреться вокруг, чтобы понять, что вокруг живут люди далеко не бедные. Все дома находились за высоченными заборами, и я могла разглядеть лишь балконы на третьих этажах и спутниковые тарелки, прикрепленные к крышам.

Сделав круг и снова оказавшись у витиеватых чугунных ворот, я окончательно осознала, что не смогу пробыть на морозе до одиннадцати — то есть еще двадцать пять минут. И моментально вспомнила, что Марина вчера записала мне свой номер мобильного телефона — рядом с адресом этого дома. Я радостно полезла в сумку, выудила исписанную крупным почерком салфетку, свой мобильный аппарат и принялась нажимать на кнопочки плохо слушающимися пальцами.

Пока я стояла у ворот с прижатой к уху трубкой, возле меня остановилось такси. Я поблагодарила Бога и решила, что если Клюева немедленно не проснется, то я усядусь в это такси и никогда больше не появлюсь в этом месте. И никакие мольбы бывшей одноклассницы не помешают мне забыть о ее просьбе! В конце концов, моя невезучесть происходит по большей мере оттого, что я позволяю другим людям пользоваться своей добротой. Мне несложно кому-то услужить, я люблю помогать людям. Но нынешнее положение уже выходит за рамки моей доброжелательности! Больше всего на свете я ненавижу холод. Терпеть не могу зиму и всякий раз терпеливо жду, когда же наступит весна. Почему я должна прыгать возле этого дома в то время, как Марина нежится в теплой постели, совершенно забыв про меня?