— Да.

— Как ты относишься к путешествиям на вертолете?

— А почему ты спрашиваешь?

— Во-первых, я хочу знать о твоих явных и тайных страхах; а во-вторых, нам предстоит маленькое путешествие. Но сначала о страхах, Трейси. Был страх, который привел тебя ко мне. Я помню, ребенком ты говорила, что побаиваешься вертолетов. И я хочу знать об этом твоем страхе подробнее.

— Моя мама боялась летать, и я тоже говорила, что боюсь этого. Но лишь для того, чтобы не летать с дедом, без мамы. А куда мы сейчас полетим?

— Пусть это будет сюрприз для тебя.

Дальше, до посадочной площадки, они ехали молча. Никос без лишних слов помог ей забраться в салон вертолета, она же побаивалась надоедать своему строгому наставнику расспросами.

Когда они поднялись в небо Афин и под ними простерлись завораживающие виды древнего города и его окрестностей, Трейси обратила взгляд к Никосу. Ее охватило благоговейное чувство к нему, к этому превосходящему ее во всех отношениях человеку, который, следуя благородному порыву, откликнулся на ее нужды.

Затаив дыхание, Трейси взирала то на него, то в иллюминатор. Пилот пошел на снижение, и Трейси вскрикнула от восторга. Она увидела лазоревую речку, поле красных маков и желтый горчичный луг.

— О! Никос, — указала она рукой в сторону этого разноцветного великолепия.

— Да, — спокойно откликнулся он.

— Осторожно, миз Лоретто, — отчетливо произнес пилот. — Держитесь крепко, мы садимся.

— Такую красоту встретишь не часто, — признал Никос, когда они ступили на эту удивительную землю. — Уж тебе наверняка такого видеть не доводилась.

Если первую фразу Никос произнес умиротворенно, то последняя ремарка прозвучала для Трейси уничижительно. Трейси поняла, что она обречена выслушивать укоры относительно якобы разгульной молодости.

Никос вел ее к заброшенному каменному одноэтажному строению, стоявшему посреди нескольких акров невозделанной земли, строению, что так напоминало бедный старинный крестьянский дом. Трейси с ужасом подумала: Никос привез ее в места своего детства, и теперь ей не избежать его ворчливых поучений, его повествования о том, как тяжелым трудом он выбился в люди, а она, подобно многим другим детям богатых родителей, растратила лучшие годы жизни на угарное веселье и забавы.

До дома еще нужно было добраться, и тогда Никос, не говоря ни слова, взял ее на руки — а у него в руках уже были их вещи — и понес к дому. Трейси была ошеломлена. Она и без того знала, какой он сильный, но только спустя некоторое время, отчаянно покраснев, отважилась спросить:

— Никос, что ты делаешь? Я не боюсь запачкать туфли, я и сама могу дойти.

Он грозно посмотрел на нее, и она замолкла. Уже у входа в дом он сообщил:

— В этом самом доме моя семья и мои предки жили более сотни лет.

— А как долго в нем жил ты?

— Семнадцать лет. Я родился здесь. Моя мать родила меня в этом самом доме.

— Как давно ты был здесь в последний раз?

— Через неделю после смерти отца я покинул этот дом. Думал, что навсегда. У отца была больная печень. Когда его не стало, я нашел работу в Афинах и больше сюда не возвращался.

— Это очень гнетущие воспоминания, — отозвалась Трейси.

— Пожалуй, — согласился он, внося ее в дом. Пройдя в комнаты, Никос осторожно поставил свою ношу на ноги.

— Моя мама умирала, лежа на этой самой кровати, — проговорил он, отступив к стене.

— От чего она умерла?

— Инфекция. Мама была еще молода.

— Сколько тебе было лет, когда ее не стало?

— Мне двенадцать, а Леону четырнадцать.

— Леону?

— Это мой брат.

— Не знала, что у тебя есть брат, ты не упоминал о нем, и дед ничего не говорил.

— Твой дед знал только то, что я считал нужным ему сообщить.

— И где теперь твой брат?

— Живет в Каламбаке. У него жена и двое детей. Он уехал отсюда тогда же, когда и я, и больше не возвращался.

Она оглядела пол под ногами — старый, в некоторых местах до дыр истершийся линолеум.

— Как часто ты видишься со своим братом?

— Так часто, как позволяет время. Пойдем, я покажу тебе дом.

Никос утверждал, что здесь никто не жил с тех пор, как умер его отец, но кругом была чистота, и отчетливо ощущался запах чистящих средств. Из чего следовало, что кто-то побывал в доме незадолго до них и привел все в порядок.

Никос повел Трейси на кухню, в которой было маленькое оконце и почти не было никакой мебели. Из кухни он повел ее в узкий темный коридор, а по нему в помещение, часть стены в котором осыпалась.

— Это спальня? — предположила Трейси.

— Была когда-то... — проговорил Никос.

Потом он вывел Трейси на заднее крыльцо. Потом вернулся с ней в дом, показал ванную комнату и объявил:

— У нас есть горячая вода. — Помолчав, он добавил: — Этот дом не настолько примитивен, как те лачуги и бараки, которые строили эмигранты, переселенцы из Италии, прибывшие на новый континент в 1873 году. Среди них были и твои предки Лоретто. Ты видишь настоящий крестьянский дом. Тут до сих пор могла бы быть ферма. Конечно, усовершенствования бы не помешали.

— Что ты пытаешься мне доказать, Никос? — усталым голосом спросила его Трейси.

— Нам не обязательно жить и работать в Нью-Йорке.

— Я много услышала, но так ничего и не поняла.

— Трейси, офис — это не более чем место, заваленное бумагами. Для того чтобы понять, как функционирует бизнес, необходимо добраться до его основания. Я не открою тебе секрета, если скажу, что любая крупная корпорация ведет свое начало от халупы, наподобие той, по которой мы только что с тобой прошлись. Компания твоего покойного деда не исключение. Чтобы эффективно управлять ею, ты должна сделаться немного фермером.

— Фермером? Чем это может мне помочь?

— Без фермы не было бы «Лоретто». Не забывай, что твои предки были фермерами, что ваша корпорация имеет дело с продукцией фермерских хозяйств, что часть ваших акционеров — фермеры, часть ваших потребителей — тоже фермеры. Ты должна побывать в шкуре фермера, тогда ты не будешь одинока в своей борьбе, а она не прекратится никогда, если ты вступишь в это сообщество дельцов.

— И что я должна сделать?

— Что ты знаешь о своем предке Эмилио Лоретто?

— Дед упоминал о нем. Говорил, что Эмилио Лоретто был выдающимся предпринимателем своего времени.

— Он сошел на американский берег с пятью сотнями итальянских лир в кармане, вшитыми в подкладку его пальто. Первое время он перебивался случайным заработком, делал все, что умел, работая на фермеров за мизерную плату, иногда ему платили продуктами его же труда — помидорами и семенами горчицы, — которые он после тяжелых трудовых будней должен был еще и продавать, чтобы раздобыть немного денег. Однажды, нагруженный овощами, он отправился в большой город, в надежде продать их подороже. Но он рассудил так: чем торговать томатами и специями в разнос, лучше производить из них приправы по оригинальной рецептуре. Он неплохо разбирался в традиционной итальянской кухне, обладал отличным гастрономическим вкусом. Эмилио Лоретто потратил много времени и терпения на эксперименты с дозировкой компонентов, но в результате получил уникальную заправку для салатов, которую назвал своим именем — «Лоретто». Таковы и были истоки ныне крупной корпорации.