от безраздельной, горделивой любви до озабоченной, строгой тревоги, – вот прямо как сейчас.

Ёлка осторожно сунула руку в прирастёгнутую куртку, достала жалобно мяукающего растрёпанного котёнка и, счастливо улыбаясь, предъявила его Томке, которая только ахнула.

– Ну ты даёшь, Лена… Это ж куда я его дену теперь? За ним что ли весь день гонялась не пойми где? Ну, пошли в дом чистить и тебя, и это чудо природы.

Возилась Ёлка в ванной комнатке с удовольствием, – как будто смывая с себя всю накипь, слой за слоем, тех душевных, ментальных нечистот, в которых приходилось купаться весь день. На пару секунд вспомнилось внезапно всё, что происходило возле труб завода, – барахтанье в снегу, тяжелеющую невесомость железяки во взмахе, окровавленное месиво изуродованного лица Марго… И тут же, вздрогнув, она отогнала весь этот кошмар, мрак, ужас, – не сейчас, позже, потом обдумает, прочувствует, а лучше бы вообще забыть как нечто, к ней не относящееся… А может, это вовсе и не с ней было?

Томка в прихожей перед дверью отмывала какими-то смоченными водой из тазика тряпочками подрагивающего, трепетавшего котёнка. Который, видимо, осознав, что все его беды позади, наконец, притих.

Благоухающая мылом, одетая в чистое Ёлка присела рядом, глядя на несчастного зверька с топорщившейся шёрсткой.

– Как назовём его, Томка?

– А не знаю я. Ты принесла, ты и имя придумывай. Возни мне теперь с твоим зверем, ещё потом как бы Фёдор его во дворе не прижучил…

Ёлка поразмыслила над подходящим именем, но ничего сходу в голову ей не лезло.

– Я может потом его вообще домой возьму. Маму вот уговорю как-нибудь, уломаю. А то и правда, Фёдор, да и Валерий Саныч, наверное, недоволен будет…

– Уломаешь ты её, как же, мегеру эту. Что я Верку не знаю? У нас в детстве, знаешь, кот был, так она его… – вдруг оборвала саму себя на полуслове Томка.

Ёлка внимательно посмотрела на неё:

– Чего это она его?

Томка махнула рукой:

– Ай, да ничего, старая история. Выгнала она его, не любит твоя мать живность. Впрочем, как и вообще никого не любит. – Отбросив тряпочки в сторону, она с довольным торжеством глянула на котёнка, – Ну, смотри какой красавец, прямо-таки граф Фаунтлерой какой-то.

Растрёпанный, но очищенный от грязевых комков с разводами котёнок продолжал уже очистку своей шёрстки самостоятельно, тщательно и важно вылизывая каждый волосёнок на лапках и по бокам. Орудовал при этом язычком так торжественно, значительно, что и правда похож был на какого-то маленького кошачьего аристократа.

– Ну точно, Томка, Граф. Граф самый настоящий, смотри какой важный, – захлопала в ладоши Ёлка. – Будет значит Графом.

– Да уж, вот только графьёв нам и не хватало дома, – приподнимаясь с колен, вздохнула Томка. – Ладно, пойдёмте есть что ли, аристократы мои ненаглядные… И это, Лена, давай, позвони матери, а то она там уже по потолку бегает, наверное.

Меньше всего Ёлке хотелось сейчас разговаривать с мамой. Но делать нечего, позвонить надо, иначе она полгорода на уши поставит, мёртвого из могилы достанет. Хм, мертвого… мёртвую… Марго… вот же засада… Нет, к чёрту, не сейчас, надо маме позвонить.

Поскольку телефон свой она оставила в рюкзаке, там, на трубах, пришлось воспользоваться Томкиным. Мать ответила практически мгновенно, как будто только и ждала звонка.

Следующие пятнадцать минут разговора снова окунули её в то болото мерзости, цинизма и беспричинной злости, в котором Ёлка купалась весь день. Но весь этот неизбежный мрак, сконцентрировавшийся сейчас в образе мамы, слава богу, находился за десяток километров от неё, и ощущаем был исключительно в виде потока ругани, угроз и обещаний скорой расправы. Это можно было выдержать, всего-то каких-то бесконечных пятнадцать минут, после которых трубку по велению матери нужно передать Томке.

И пока Томка разговаривала с ней, Ёлка с какой-то неожиданно возникшей тоской всматривалась в сгущавшиеся вечерние сумерки за окном. Там носился от конуры к дровяннице облезлый старый Фёдор, что-то вынюхивая и настороженно хмуря уши, – вот уж у кого жизнь была беспечной, ни забот тебе, ни хлопот, знай, сиди да охраняй хозяев от злоумышленников, которые к Томке ни в жизнь не полезут…

Вышла с кухни Томка, положила телефон на полочку серванта, попутно включив телевизор. Глянула на Ёлку взглядом, полным мрачного сочувствия, сочетавшимся с чем-то растерянным:

– Договорилась я с ней, что завтра уже она тебя заберёт со школы. А то ведь рвалась сюда приехать сейчас, кричит, что уши и мне, и тебе надерёт, – Томка вздохнула, помолчала, прислушиваясь к телевизионному бубнежу. – Дура всё-таки твоя мать, ну такая дура…

– Да и хрен с ней, – ответила Ёлка. – Том, я есть хочу…

Томка встрепенулась, и тут же сорвалась на кухню, бормоча растерянно «Сейчас, сейчас…».

Вынеся к обеденному столу в гостиной тарелки с дымящимся, наваристым борщом, плетёную вазочку с бородинским хлебом, выставив сюда же мисочку со сметаной, Томка и сама присела поужинать.

Ели в молчании, поглядывая за новостями в телевизоре:

– …Согласно предварительным данным, после подсчёта девяносто девяти процентов бюллетеней, лидирует Владимир Путин, нынешний президент РФ. За него отдали голос шестьдесят четыре процента граждан Российской Федерации. Явка составила пятьдесят девять процентов. На втором месте располагается Павел Грудинин, кандидат от партии КПРФ, с результатом…

На десерт Томка подала рассыпчатый творожник с вишнёвой начинкой, – такие готовить только она и умела. Ёлка умяла под сладкий горячий чай с лимоном сразу два куска, и потянулась за третьим.

– Том, а Валерий Саныч на смене, да?

– На смене, где ж ему быть, приедет часа через два, тоже голодный, уставший… Город у нас хоть небольшой, а работы всё равно прилично, сама знаешь, болезни и травмы никто не отменял.

Ёлка тяжело вздохнула.

– Том, а как думаешь… Вот люди уже многое всякое придумали и изобрели… А научатся возвращать к жизни невинно убитых? Ну или там умерших по неосторожности?

Томка странно на неё глянула:

– Ты чего это, Лена, выдумываешь? Как это, возвращать убитых? С того света нет возврата, там уже другая жизнь, загробная… Возвращать мёртвых нельзя, не по-христиански это.

– А точно есть эта загробная жизнь? Рай там? И ад тоже получается…

Томка покачала головой задумчиво:

– Загробная жизнь есть, конечно. А ад… ад это у нас на земле, а там у них один сплошной рай, это значит – тут они отмучились. Я так считаю, хотя это, конечно, не совсем по-православному.

– То есть, если кто-то кого-то убил, то он получается сделал доброе дело? Ну, если из ада в рай переправил человека?

Томка снова поглядела на неё каким-то непонятным, долгим взглядом.