Тень церкви Сент-Огюстен нависла над маман, Реми и надо мной, когда мы возвращались с очередной скучной воскресной службы. Вырвавшись из давящих облаков благовоний, я вдохнула ледяной ветер, чувствуя облегчение оттого, что оказалась вдали от священника и его унылой проповеди. Маман подгоняла нас вперед, мимо одной из любимых книжных лавок Реми, мимо boulangerie, где булочник с разбитым сердцем постоянно сжигал хлеб, к порогу нашего дома.

– Кто у нас сегодня, Пьер или Поль? – суетилась маман. – Ну, кто бы это ни был, он явится с минуты на минуту. Одиль, не смей хмуриться! Конечно, папа́ хочет познакомить нас с этими людьми… И не все они работают в его участке. Но один может оказаться отличным кавалером для тебя.

Еще один обед с ничего не подозревающим полисменом. Всегда было неловко, если гость проявлял интерес ко мне, и обидно, если он интереса не выказывал.

– И смени блузку. Поверить не могу, что ты надела в церковь эту поблекшую тряпку! Что люди подумают? – бросила она перед тем, как умчаться на кухню проверить жаркое.

В прихожей, перед зеркалом с облупившейся позолотой, я заново причесала свои темно-рыжие волосы, а Реми слегка смазал свои непокорные кудри каким-то маслом для волос. Во французских семьях воскресный обед всегда был ритуалом почти таким же священным, как месса, и маман настаивала, чтобы мы выглядели как можно лучше.

– Как бы Дьюи классифицировал этот обед? – спросил Реми.

– Это легко. 841. «Одно лето в аду» Рембо.

Реми засмеялся.

– Сколько мелких сошек папа́ уже приглашал? – спросила я.

– Четырнадцать, – ответил Реми. – Могу поспорить, они просто боятся ему отказать.

– Почему тебе не приходится терпеть такую пытку?

– Потому что всем наплевать, когда мужчина женится. – Реми с проказливой улыбкой схватил мой шарф и намотал колючую шерсть себе на голову, завязав под подбородком, как это делала наша матушка. – Ma fille[1], у женщин так невелик срок хранения!

Я хихикнула. Реми всегда умел взбодрить меня.

– А при твоем поведении, – продолжил он, подражая резкому тону маман, – ты навсегда останешься лежать на полке!

– На книжной полке, если получу работу.

– Когда получишь работу.

– Я не уверена…

Реми снял шарф:

– У тебя ученая степень по библиотечному делу, ты свободно говоришь на английском, и у тебя во вкладыше только высшие оценки. Я в тебя верю. Верь и ты в себя!

В дверь постучали. Мы открыли ее и увидели светловолосого полисмена в мундире. Я собралась с духом. На прошлой неделе протеже отца приветствовал меня, прижавшись к моей щеке сальным подбородком.

– Я Поль, – представился новичок и едва коснулся своей щекой моего лица. – Рад познакомиться с вами обоими, – сказал он, пожимая руку Реми. – Слышал о вас много хорошего.

Поль выглядел искренним, но я сильно сомневалась в том, что папа́ мог сказать что-то хотя бы отчасти положительное о любом из нас. Сами мы слышали только мрачные оценки способностей Реми: «А ведь на курсе права он лучше всех выступал в дебатах!» – и моего дара домоводства: «Как ты вообще можешь спать на кровати, заваленной книгами?»

– Я всю неделю ждал этого дня, – сообщил маман папин протеже.

– Домашняя еда пойдет вам на пользу, – ответила она. – Мы рады вам.

Папа́ усадил гостя в кресло у камина, потом приготовил аперитив: вермут – для мужчин, шерри – для женщин. Маман металась между кушеткой, стоявшей под ее любимыми папоротниками, и кухней, убеждаясь, что служанка строго следует ее инструкциям. А папа́ восседал в своем кресле в стиле Людовика XV, и его похожие на веники усы как бы подметали утверждения, вылетавшие изо рта.

– Кому нужны эти chômeurs intellectuels? Я говорю – пусть «непризнанные гении» сочиняют свою прозу, работая на рудниках. Как в других странах различают умных бездельников и тупых? С помощью денег, моих налогов!

Гость был новым каждое воскресенье, но папина длинная и скучная лекция оставалась неизменной.

Я в очередной раз объяснила:

– Никто не заставляет тебя поддерживать художников и писателей. Ты вправе выбрать простую почтовую марку или облагаемую небольшим добавочным налогом.

Реми, сидевший рядом со мной на диване, скрестил руки на груди. Я легко поняла его мысль: «Ну какое тебе дело?»

– Я никогда не слышал об этой программе, – сказал папин протеже. – Когда буду писать домой, спрошу одну из таких марок.

Возможно, этот гость был не так плох, как остальные.

Папа́ повернулся к Полю:

– Наши коллеги из сил выбиваются в лагерях для интернированных у границы. Все эти беженцы буквально льются потоком… Скоро во Франции испанцев будет больше, чем в Испании.

– Там у них гражданская война, – заметил Реми. – Они нуждаются в помощи.

– И они лезут в нашу страну!

– А что остается ни в чем не повинным гражданским? – спросил Поль. – Сидеть дома, чтобы их всех перебили?

На этот раз у папа́ не нашлось ответа. Я присмотрелась к нашему гостю. Не к его коротким волосам, торчавшим вверх, и не к голубым глазам в цвет мундира, но к силе его характера и бесстрашию в защите своих убеждений.

– При всех этих политических переворотах ясно одно, – сказал Реми, – будет война.

– Ерунда! – возразил папа́. – В защиту вложены миллионы. И с линией Мажино Франции ничто не грозит.

Я представляла себе эту линию как гигантскую яму на границах с Италией, Швейцарией и Германией, в которую целиком провалятся армии, которые попытаются напасть на Францию.

– Разве обязательно говорить о войне? – спросила маман. – Такие мрачные разговоры в воскресенье! Реми, почему бы тебе не рассказать нам о твоих занятиях?

– Мой сын хочет бросить юридическую школу, – объяснил папа́ Полю. – Похоже, именно поэтому он пропускает занятия.

Я задумалась, пытаясь найти подходящие слова. Но Поль меня опередил. Повернувшись к Реми, он сказал:

– А чем бы вы хотели заняться вместо этого?

Это был вопрос, который вполне мог бы задать папа́.

– Пойти на государственную службу, – ответил Реми. – Постараться хоть что-то изменить. – (Папа́ широко раскрыл глаза.) – Или стать лесником, чтобы сбежать от этого прогнившего мира, – добавил Реми.

– Мы с вами защищаем людей и бизнес, – обратился к Полю папа́. – А он готов охранять сосновые шишки и медвежье дерьмо.

– Наши леса важны так же, как Лувр, – возразил Поль.

Еще один ответ, который заставил папа́ промолчать. Я посмотрела на Реми, чтобы выяснить, какого он мнения о Поле, но брат отвернулся к окну и смотрел куда-то вдаль, как мы это частенько делали во время бесконечно долгих воскресных обедов. Но на этот раз я решила не отвлекаться. Мне хотелось послушать, что еще скажет Поль.