Ардлинг откашлялся еще раз, чтобы привлечь их внимание.

— Кстати о трудных временах, я с прискорбием вынужден сообщить, что наши финансы — в опасном состоянии. Ущерб, нанесенный осадными орудиями, оказался весьма значительным.

Вокруг стола дружно закивали. Эремул провел большую часть своей взрослой жизни возле гавани и потому был привычен к отнюдь не блиставшим чистотой улицам. Для других магистратов созерцание мерзких нечистот и разрушенной каменной кладки возле их домов в более богатых частях города было опытом новым и совершенно нежелательным.

Руку подняла Лорганна. После того как половина членов Совета несколько месяцев назад были отравлены смертельным ядом, Тимерус сделал ее министром по связям с общественностью. Тимерус сам был одним из участников того заговора, о котором стало известно только после убийства Салазара. Возвышение этой женщины до уровня члена Совета некоторые его члены восприняли с раздраженным недовольством. С точки зрения Эремула, весьма маловероятно, что она окажется хуже мужчин, и в любом случае, считая себя мизантропом, он придерживался в своем отношении к людям принципа равноправия полов.

— Освобождение города стоило жизни многим рекрутам из сельских поселений, — сказала Лорганна. Новый верховный судья подавил зевок, а Брака возвел глаза к небу, слушая продолжение ее речи. — Поселениям прибрежной зоны грозит голодная смерть. Сюда стекаются сельские жители, к тому же в условиях усиливающейся нехватки продовольствия и наша городская беднота уже не в состоянии обеспечивать себе пропитание.

Тимерус пожал узкими плечами.

— Им предложили Контракт Первопроходца, не так ли? Добровольцев, тех, кто вызвались исследовать острова, будут кормить и обеспечат одеждой и всем необходимым для нормальной жизни. В их отсутствие оставшимся здесь супругам будут платить по серебряному скипетру еженедельно.

— Этого серебра едва хватит на буханку хлеба, мой лорд. Цены растут день ото дня.

Великий Регент вздохнул.

— Бедным придется потерпеть. Белая Госпожа и так уже много вложила в Сонливию.

Возмущение, которое неделями копилось в душе Эремула, наконец вырвалось наружу.

— К чертям ее вложения! Как насчет жертв, которые мы уже принесли? Тысячи мертвецов. Еще сотни спроважены на Небесные острова. Скоро этот Совет будет управлять умирающим городом. И голод — это еще не самое худшее, — добавил он, тут же пожалев о последних словах.

Тимерус откинулся назад на своем троне. Глаза его зло блеснули, но в нем пробудился интерес.

— О чем ты говоришь?

Эремул сделал глубокий вдох. Он дожидался подходящей минуты, чтобы поднять эту тему. Сейчас явно неподходящий момент. Тем не менее он ничего не выиграет, если будет тянуть время.

— Я полагаю, что мы в большой опасности, — сказал он, тщательно подбирая слова. — В ночь убийства Салазара я вернулся домой и обнаружил, что меня ожидает мой слуга. По крайней мере, я считал его своим слугой. Он говорил о каре. О возвращении на родину для подготовки крестового похода. Я заверяю вас, этот человек, Айзек, — не был человеком. — Он окинул взглядом огромный стол. На лицах магистратов читался вежливый интерес и недоверие. — Я провел последний месяц, изучая все имеющиеся в этом городе тексты, где хотя бы мимолетно упоминается раса, которую сейчас мы называем Исчезнувшими. Я полагаю, что они вскоре вернутся на эти земли, плывя на восток через Бескрайний океан.

Тимерус снова приподнял бровь.

— С какой целью?

Подавшись вперед, Эремул впился в Великого Регента пророческим взглядом.

— Они намереваются уничтожить всех нас.

Его заявление было встречено гробовым молчанием. Он ожидал услышать смех или по крайней мере один–два смешка.

Тимерус покачал головой.

— Я не верю тебе, глупец, — медленно сказал он.

Это поразило Эремула:

— Я высоко ценю вашу щедрую оценку моего интеллекта.

— Нет… ты не глупец. Ты сломленный человек, к тому же страдающий галлюцинациями.

— Да подождите одну богами проклятую минуту!

— Все это понятно, — мягко вставил Тимерус. — Ты так долго жил в страхе, что просто не способен принять внезапную перемену судьбы. Ты цепляешься за свою паранойю, как дитя за материнские соски.

Слова Тимеруса задели какую–то чувствительную струну в его душе. Пробудило нечто болезненное и жуткое.

— Не смей относиться ко мне свысока, ты, сукин сын!

Служительница Белой Госпожи вздрогнула:

— Следи за своим языком, — сказала она совершенно бесстрастно. — Или умолкнешь навеки.

Он знал, что без осторожности нет и доблести, но в это мгновение не смог удержаться.

— Я уже слышал подобное и прежде, — усмехнулся он. — Тебе следует поостеречься, угрожая чародею. Даже такому безумному придурку, как я.

— Довольно, — велел Тимерус. Некоторая настороженность, прозвучавшая в этом надменном голосе, принесла Эремулу странное удовлетворение.

«Итак, он опасается, что я не блефую. Если я ничего больше не выиграю этим кошмарным вечером, то по крайней мере навсегда сохраню память об этом».

— Таким образом, ты лишаешься своего места в Совете, — провозгласил Великий Регент. Он указал тонким пальцем на двойные двери: — Убирайся!

Эремул огляделся. Собравшиеся магистраты отказывались встречаться с ним взглядами, за исключением Лорганны, которая слегка кивнула ему.

— Доброго вечера, моя госпожа, — сказал он и выкатился из зала.

Ее руки тряслись. Она уставилась на мужчину, привязанного к стулу посреди комнаты. Он сидел, скрючившись, на голове — грязный брезентовый мешок, туго стянутый на шее. Сверху на мешке — темное пятно застывшей крови. Мужчина дышал медленно и с трудом, судорожно глотая воздух. Она опустила взгляд на нож, который держала в руке, и сама с усилием сглотнула. Амбрил скоро вернется. У нее заканчивается время.

Она подошла к пленнику. Дикое зловоние, исходящее от мужчины, чуть не заставило ее остановиться. Находясь здесь больше месяца, он мочился и ходил иод себя бессчетное число раз. Просмердело все это здание — омерзительная смесь запахов мочи, дерьма и смерти.

Комната вокруг нее будто качалась, едва слышные вначале звуки раннего вечера, долетавшие снаружи, становились все отчетливей и громче. Смеялась женщина, словно глумясь над ней. В криках этой попрошайки слышалась скрытая угроза. Загавкала собака — раз, другой, третий, все страшнее с каждым разом. Ее сердце внезапно заколотилось в груди, и нож стал выскальзывать из вспотевших ладоней.

Зажмурившись изо всех сил и стараясь не слышать уличных звуков, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Ухватившись за мешок, закрывающий голову мужчины, женщина с силой потянула его вверх. Из–за засохшей крови и грязи мешок прилип к щеке. Она потянула еще сильнее, чувствуя, как грубая ткань скребет по его щеке. Не обращая внимания на его стоны, она сорвала мешок и с отвращением отшвырнула в сторону.