— Смиррно! — заорал Пехтура, вскакивая на ноги. — Берегись, офицер идет! Встать, рядовые, приветствуйте адмирала! — Он схватил кондуктора за руку, крепко стиснул. — Мальчики, этот человек командовал флотом. При попытке врага взять Кони-Айленд[4] он был на посту. Нет, ошибка — в Чикагском архипелаге. Верно, полковник?

— Ну, прекратите, не надо!

Но Пехтура уже чмокнул его в руку.

— А теперь ступайте отсюда, сержант! Вы свободны до обеда!

— Послушайте, перестаньте хулиганить! Вы мне весь вагон загадите!

— Бог с вами, капитан, да у вас вагон в такой целости и сохранности, что можно бы вашей дочке пожелать! — Солдат, сидевший на полу, попытался встать, и Пехтура выругал его: — Сиди смирно, слышишь? Слушайте, кажется, он думает, что сейчас ночь. Может, ваш камердинер уложит его спать? Он только мешает.

Кондуктор, решив, что Лоу — самый трезвый, обратился к нему;

— Слушай, солдат, может быть, хоть ты что-нибудь с ними сделаешь?

— С удовольствием! — сказал курсант Лоу. — Будьте спокойны. Я за ними присмотрю. Они смирные.

— Очень прошу, уговорите их. Не могу же я привезти в Чикаго целый полк пьяных солдат. Ей-Богу, Шерман[5] был прав!

Пехтура спокойно уставился на него. Потом повернулся к своим спутникам.

— Солдаты, — сказал он сурово. — Мы тут лишние. Вот благодарность за то, что мы проливали кровь за родину. Да, брат, для него мы тут лишние. Ему для нас поезда жалко. А если бы мы не пошли на зов родины, какой поезд вы бы тогда водили? Битком набитый немцами, вот какой. Битком набитый пассажирами, которые жрали бы колбасу и пили пиво до самого Мильвоки, вот в каком поезде вы бы ехали!

— Не хуже, чем ехать с вами. Вы и сами не знаете, куда едете, — сказал кондуктор.

— Ах, вот как? — сказал Пехтура. — Хорошо, мы уйдем с вашего поезда, будь он проклят. Думаете, другого поезда на свете нет?

— Не надо, не надо! — торопливо сказал кондуктор. — Ничего, ничего! Я вас вовсе не гоню. Только надо вести себя приличнее, не беспокоить других пассажиров.

Солдат, сидевший на полу, покачнулся. Со всех сторон смотрели любопытные глаза.

— Нет! — сказал Пехтура. — Вы отказали в гостеприимстве на вверенном вам поезде спасителям вашей страны. Даже в Германии с нами обращались бы лучше. — Он обернулся к Лоу. — Солдаты, мы сходим на следующей станции. Правильно, генерал?

— Господи Боже! — воскликнул кондуктор. — Если когда-нибудь еще раз объявят мир, я не знаю, что будет с железными дорогами. Я думал, война — бедствие, но это — фу, господи ты Боже!

— Вали, вали! — сказал Пехтура. — Вали отсюда! Поезд ты из-за нас останавливать не станешь, придется на ходу прыгать. Говорите — благодарность? Д где она, ваша благодарность? Даже поезд остановить не могут, выпустить несчастных солдатиков. Знаю я, что вы затеяли. Набьют полные поезда несчастными солдатами и прямо всех их — в Тихий океан. По крайней мере кормить не надо. Бедные, несчастные солдаты! Нет, Вудро[6], ты бы не стал так со мной обращаться!

— Эй, что ты делаешь?

Но тот и не взглянул на кондуктора — он уже поднял раму окна и тянул дешевый фибровый чемодан через колени своего спутника. И прежде чем Лоу или кондуктор успели поднять руку, он выкинул чемодан в окошко.

— Рота, выходи!

Его пьяный спутник приподнялся с полу.

— Эй! Зачем мои вещи выкинул?

— А разве ты с нами не выходишь? Все вещи выкинем, а как ход замедлит, мы и сами выскочим.

— Мои раньше всех выкинул, — сказал пьяный.

— Правильно. Я же тебе помогаю, понял? Да ты не обижайся: хочешь — выкинь мои, а потом этот Першинг и наш адмирал пусть друг другу помогут ихние вещи выкидывать. Есть у тебя чемодан? — спросил он у кондуктора. — Неси сюда быстро, чтоб нам не ходить за ним к черту на рога.

— Послушайте, ребята, — сказал кондуктор, и курсант Лоу, думая про Эльбу, про свои внутренности, скрученные от виски и медленно тлеющие в алкогольном огне, увидел золотые служебные нашивки на шапке кондуктора. Штат Нью-Йорк плоско поплыл мимо; дальше неизбежно подступал Буффало. — Слушайте, ребята, — повторил кондуктор. — У меня у самого сын во Франции. Шестой отряд морской пехоты. С октября матери не пишет. Я все для вас сделаю, ребята, только Бога ради ведите себя прилично.

— Нет, — сказал Пехтура. — Вы нам отказали в гостеприимстве, и мы уходим. Когда остановка? Прыгать нам, что ли?

— Нет, нет, ребята, сидите тут. Сидите смирно, ведите себя — как следует, и все будет в порядке. Не надо выходить.

Он ушел, покачиваясь от движения поезда, а пьяный вынул изо рта свою истерзанную сигару.

— Ты мои вещи выкинул, — повторил он.

Пехтура взял курсанта Лоу под руку.

— Слушай, ну как тут не расстраиваться? Пытаешься помочь человеку начать новую жизнь, а что получаешь? Одни жалобы, жалобы без конца! — Он повернулся к своему приятелю. — Да, я выкинул твой чемодан. А чего ты хотел? Дождаться, пока приедем в Буффало и заплатить носильщику четвертак, чтоб он его понес?

— Но ты же выбросил мой чемодан, — повторил тот.

— Верно. Выбросил. Что же ты собираешься делать?

Цепляясь за стенку, тот с трудом поднялся на ноги, вцепился в оконную раму и тяжело повалялся на ноги курсанту.

— О, черт! — сказал курсант и силой посадил его на место. — Осторожнее, слышишь?

— Хочу выйти, — слезливо пробормотал тот.

— Куда?

— В окошко, — объяснил он, пытаясь встать. Стукаясь об оконную раму, качаясь и падая, он вдруг высунул голову в окно.

Курсант Лоу схватил его за короткую полу гимнастерки.

— Назад, дурья голова, назад, слышишь! Нельзя так.

— А почему нельзя? — возразил Пехтура. — Пусть прыгает, если хочет. Все равно он до Буффало не доедет.

— Да он же убьется к чертовой матери.

— О, господи! — простонал кондуктор.

Тяжело топая, он уже бежал к ним по проходу. Перегнувшись через Лоу, он схватил солдата за ногу. Тот, высунув голову и туловище в окно, качался, обмякший, как мешок отсыревшей муки. Пехтура оттолкнул Лоу и пытался оторвать руки кондуктора, вцепившиеся в ногу солдата.

— Пустите его. Не прыгнет он ни за что.

— Господи Боже мой, да как же я могу рисковать? Стой, стой, солдат! Держи его! Тяни его назад!

— А, черт, да бросьте его! — сдался наконец Лоу.

— Верно, — добавил Пехтура. — Пусть прыгает. Посмотрим, как это у него выйдет, раз ему так хочется. И потом он совсем не компания для таких приличных молодых людей, как мы. Скатертью дорожка. Давай-ка поможем ему! — добавил он и подтолкнул обмякшее тело приятеля.

Но будущий самоубийца немного отрезвел, на ветру с него сорвало шапку и стряхнуло одурь, и