— А помпи́? — спросила заинтригованная Лора.

— Это блюдо из вареного мяса и овощей. После баранины туда же клали хлебное тесто, чтобы оно варилось в бульоне. Таким способом в давние времена порой готовили хлеб, чтобы не пользоваться печью сеньора, а стало быть, и не платить налог, которым облагалась выпечка.

— Начало «налоговой оптимизации», — съехидничал фотограф.

Официантка лишь улыбнулась, чтобы не вступать на территорию, которая казалась ей опасной.

— Это блюдо готовят также у наших соседей в Коррезе, но там его называют «мик». У вас есть еще вопросы?

— Нет, мы немного подумаем. Спасибо, мадемуазель.

Пако проводил официантку взглядом. А та зашла на кухню за двумя приготовленными блюдами, чтобы отнести их другим клиентам. В полуоткрытую дверь он заметил и шеф-повара, священнодействующего у плиты. Высокий, стройный, с угадывающимися выпуклыми мускулами под эбеновой кожей — он был молчалив и полностью поглощен своим делом.

В итоге журналистка выбрала кусок пирога с чесноком и шафраном, пирожки с крапивой, кашу из обдирного ячменя, цыпленка в вержюсе и свиные фрикато́. И по мере того как прибывали заказанные блюда, она все больше укреплялась в уверенности, что у нее появился отличный сюжет для следующего номера «Гастрономических радостей».

Закончив трапезу, они отказались от десертов, но позволили соблазнить себя бокалом гипокраса, который, к их великому удивлению, подал им сам хозяин заведения. Несмотря на то что Юго Штейнеру уже перевалило за семьдесят, выглядел он прекрасно — горделивая осанка, слегка загорелое лицо, прямой нос, густые, зачесанные назад волосы с проседью. На нем была просторная белая блуза и подобранные к ней в тон брюки. Его руки с безупречным маникюром украшали два перстня, один с аметистом, другой с лазуритом. Чтобы защитить себя от вечерней прохлады, он изящно повязал вокруг шеи шарф шафранового оттенка.

— Надеюсь, вы приятно провели вечер, мадам Гренадье? — спросил он, приветствуя Лору.

— Очень приятно… мсье?..

— Юго Штейнер.

Потом, повернувшись к Пако:

— Зато я не знаю имени вашего фотографа.

— Пако Альварес, — ответил молодой человек, мужественно протягивая ему руку.

— Странно, — заметила Лора, — я надеялась быть тут инкогнито. Мы уже встречались?

Улыбка Юго Штейнера сделалась загадочной.

— У нас есть общие друзья.

Юго Штейнер взял себе стул и уселся рядом с Лорой и Пако. Потом подозвал официантку одним взглядом и заказал груши в гипокрасе на три персоны. Подождал, пока они снова не остались наедине, и продолжил знакомство.

— О вашем приезде в наши края мне сообщила Аделина Пероль.

— Я и не знала, что вы знакомы, — удивилась журналистка. — Хотя… совсем из головы вылетело — вы же соседи. Кажется, земля, на которой стоит ее харчевня, доходит прямо до вашего участка.

— Точно. А чтобы быть еще более точным, скажу, что мы с ее тетушкой, с нашей дорогой Адель, были очень близки.

Лора покачала головой, словно ей до сих пор было трудно принять кончину этой замечательной женщины.

— Как печально, что нас покидают такие прекрасные люди! Вы давно ее знали?

— С тех пор как вернулся сюда! Лет сорок, наверное.

— Так вы из Эсперака? — спросил Пако с любопытством.

— Я родился совсем неподалеку отсюда, в Кармансаке, а моя мать из Ла Рок-Сен-Кристофа. Мой отец, как вы могли догадаться по фамилии, происходил не из Перигора. Он был родом из Австрии. И однажды ему пришлось спешно покинуть эти места, а вскоре и моя мать, забрав меня с собой, сделала то же самое. Так для всех было лучше…

Штейнер помолчал несколько секунд. Он знал, что за это время в воображении Лоры пронеслось несколько образов: женщины, остриженные наголо по одному лишь подозрению в том, что они спали с оккупантами… сведения счетов, устроенные теми, кто сам примкнул к Сопротивлению в последнюю минуту… все эти фальшивые ноты Освобождения.

— Когда я оказался в этой деревне, от фермы оставались одни развалины. Последние арендаторы так и не вернулись с Первой мировой, погибли под Верденом. Потребовалось много времени и много работы, чтобы снова вдохнуть жизнь в эти камни.

Пако не удержался и бросил взгляд на перстни их собеседника. Аметист с лазуритом подчеркивали холодную голубизну его глаз.

— Но в первую очередь — помощь Адель, — продолжил Юго.

— А в чем она заключалась? — спросила удивленная Лора.

— В главном. В том, с чего требовалось начать — с участка земли! Она любезно продала мне некоторую его часть и позволила безвозмездно воспользоваться остальным.

Официантка принесла на столик керамическое блюдо с теми самыми грушами в гипокрасе, а вслед за ними десертные тарелки. Лора решилась разложить угощение, стараясь не терять при этом нить разговора.

— Я и не знала, что участок принадлежал Адель. Как вы убедили ее уступить его вам?

— Скажем, наши отношения были… особыми. Адель была со мной очень добра и даже передала кое-что из своей мудрости, открыла мне глаза на многие вещи, на простые, вечные, универсальные истины природы, гармонии тела, души…

— Вы имеете в виду содержимое ее маленького черного блокнота? — спросила Лора как можно нейтральнее, пытаясь скрыть свое возбуждение при мысли, что, может быть, сейчас узнает наконец эту тайну.

— Адель дарила мне свое тело, но никогда не позволяла прочитать ни строчки в своем блокноте.

Лора и Пако были ошеломлены этим откровением, которое оказалось для них полной неожиданностью. Штейнер наслаждался произведенным эффектом.

— Да, мы были любовниками, и это ни для кого тут не было секретом. Наши отношения продлились пять лет. Пять лет страсти, восторга, смеха, простых радостей, разделенных удовольствий, когда мы ночи напролет любили друг друга и говорили до самого утра. Мы пережили прекрасную историю, а на людские сплетни и пересуды Адель было плевать.

— Чем ваша связь могла кому-то помешать? Вы что, были женаты в другом месте? Или ваш отец…

Штейнер фыркнул:

— Я никогда не был женат, да и никогда не собирался. Что касается моего отца, то он тут вовсе ни при чем, вы строите неверные предположения, госпожа журналистка. Нет, люди в округе брюзжали из-за нашей разницы в возрасте. Подумайте сами: когда я явился в Эсперак, мне было тридцать два года, а Адель… пятьдесят два! Согласен, столько ей ни за что нельзя было дать, но все-таки…

Пако почувствовал, как на него накатывает приступ неудержимого смеха. По приезде в эти края Лора много рассказывала про Адель, про ее великодушие и ум, про ее кулинарный талант, но ни разу и словом не обмолвилась о том, что под фартуком старой одинокой тетушки таилась страстная любовница!