Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кантор продолжал обход с Торой, за ним следовали раввин, председатель общины и четыре его заместителя. Мы подошли к перегородке и коснулись бархатного футляра нашими сидурами, а потом поднесли их к губам. Мы почти спустились по ступеням, когда увидели, как Бат-Шева взяла Аялу и через перегородку поднесла ее к свитку, чтобы та поцеловала Тору. Потом Бат-Шева и сама наклонилась и сделала то же самое.
– И что вы на это скажете? – поинтересовалась миссис Леви. – Прямо так вот, губами! Уверена, что это не разрешено.
– Меня не спрашивайте, – ответила Дорин Шейнберг. – Я в этом совсем не разбираюсь.
– Я тоже, – сказала Хелен Шайовиц. Она не училась в ешиве, как многие девушки в наше время; она просто делала так, как делала ее мать, а ее мать уж точно никогда не целовала Тору.
Мы повернулись к Ципоре Ньюбергер. Она общепризнанно была самой религиозной среди нас; если уж кто и знает, так это она.
– Разумеется, это не разрешено, – изрекла Ципора. – Это нескромно – привлекать к себе столько внимания.
Мы согласно закивали. Вот оно, ключевое слово – скромность! В минуту сомнений всегда можно сослаться на скромность. Надо запомнить на будущее.
Тору убрали, и настал момент обращения раввина. Мы посмотрели на часы и прикинули, как идет служба: быстрее или медленнее обычного? Но речь раввина могла перевернуть все расчеты; никогда нельзя предугадать, сколько она продлится. Однажды он говорил целых сорок пять минут. Хелен Шайовиц это отлично помнила, потому что в ту субботу у ее сына была бар мицва, и гости из других городов выказывали недовольство.
Раввин поднялся и занял место за пюпитром.
– Что не так содеял Корах? – начал он. – В чем его грех, навлекший такую страшную кару?
Он остановился и подождал, не захочет ли кто ответить, как у нас иногда бывало. Но не сегодня. Наши головы были слишком заняты Бат-Шевой.
– Давайте откроем наши Хумашим и взглянем на то, что же произошло, – произнес раввин.
Мы зашелестели страницами в поисках нужной, снова пытаясь сосредоточиться на службе.
– Вы же не думаете, – спросила Эдит Шапиро, – что она собирается насовсем здесь поселиться?
– О господи, Эдит, ну конечно, собирается, – прошептала Арлина Зальцман, прикрыв рот Хумашем, чтобы раввин не подумал, будто она разговаривает во время его речи. – Она бы не перевезла сюда все свое имущество, если бы не планировала остаться надолго.
– Но она же никого не знает. У нее здесь нет родственников, – сказала Эдит.
Раввин читал: «И собрались против Моисея и Аарона, и сказали им: полно вам; все общество, все святы, и среди их Господь! Почему же вы ставите себя выше народа Господня?»
– Одинокие женщины с маленькими девочками не снимаются с места и не едут через всю страну безо всяких на то причин. Может, она перебралась сюда из-за кого-то конкретного, – предположила Бекки Фельдман. – Если вы понимаете, о чем я.
Мы гадали: возможно ли такое? Тайные отношения за нашей спиной? Мы глянули на мужскую половину, на Ирвинга Леви, Алвина Шайовица, Брюса Цукермана, Даниэля Фельдмана. Трудно представить, но вдруг и правда кто-то из них знал о Бат-Шеве куда больше, чем признавался.
– Как ты можешь такое говорить? – возмутилась Ципора. – Мы все религиозны. Никто бы не мог совершить такое.
– И похуже бывает, дорогая, – заявила миссис Леви. – Не в Мемфисе, само собой, но в других местах точно. Могу только сказать, что у меня нехорошие предчувствия из-за этой женщины.
– И поэтому теперь мы должны ее сторониться? У тебя что, обнаружились экстрасенсорные способности? – бросила Леанна Цукерман со своего места позади миссис Леви. Она не думала сказать это вслух, но, сказав, испытала удивительное облегчение – и оно даже стоило испепеляющего взгляда, которым наградила ее свекровь.
Миссис Леви резко обернулась.
– У меня, между прочим, нюх на такие вещи. Называй как хочешь, но поживешь здесь с мое, смекнешь, откуда не ждать добра. – Она поправила шляпку, убедилась, что та по-прежнему надета самым выгодным образом, и повернулась обратно.
Лучше не отвечать, благоразумно сочла Леанна; одной решительной реплики на сегодня вполне достаточно.
Воцарилась тишина, и наше внимание снова обратилось к раввину. Мы пропустили какие-то важные моменты его речи, и он перескочил на другую, как будто даже постороннюю тему.
– Вот почему мы должны поддерживать нашу школу, наши организации и наших лидеров. Если община забывает об этом, она утрачивает страх перед Господом, – произнес раввин.
– Интересно, – сказала Рена Рейнхард, – что думают Джейкобсы про этот ее переезд? Ведь девочка – их единственная внучка.
– Интересно, разговаривают ли они вообще. Как я слышала, Джейкобсы не были от нее в большом восторге, когда Бенджамин женился, – добавила Наоми Айзенберг.
– Позвоню им, пожалуй, после шабата, расспрошу, как дела. А то мы сто лет не общались, – решила Джослин Шанцер.
– Я бы не смогла. Слишком неловко, – сказала Рена. – Тебе же придется упомянуть Бат-Шеву. А если нет, станет очевидно, что ты избегаешь этой темы. Но если заговоришь о ней, подумают, что ты только затем и звонишь.
Раввин закрыл свой Хумаш, что означало завершение речи.
– Да будет на все воля Всевышнего, и все вместе мы произнесем «аминь», – сказал раввин.
Мы не вполне понимали, о чем он говорил, но не сомневались, что дело благое. И мы слились в общем «аминь».
Служба подходила к концу, и мы то и дело поглядывали на часы: уже 11:45. Значит, финишная прямая. Оставалось дождаться молитвы мусаф, но она, слава богу, была короткой. Двадцать минут спустя Джереми Шанцер, председатель, сделал объявления. Женский кружок заочной школы будет собираться в первую среду месяца в доме Дорин Шейнберг. Тема месяца – «Молитва: надежный путь». По завершении урока будут поданы десерты. Благотворительный сбор одежды продолжается. Билеты на молодежную лотерею уже в продаже – купите и поддержите наших детей.
Выходя с молитвы, мы желали друг другу хорошей субботы, делали комплименты прелестным шляпкам, новым украшениям. Мы переместились в общий зал, который использовали и для бар мицв, свадеб и мероприятий женского общества. Когда здесь что-то устраивают, выглядит он не хуже отеля «Пибоди». Когда дочь Бесси Киммель выходила замуж, флорист превратил зал в цветущий сад – все стены были в