на каждого члена семьи, – и покой снизошел на наш квартал. Машины были припаркованы, телевизоры выключены, телефоны перестали звонить. Дети вернулись домой, мужчины оделись и отправились в синагогу. Мы надели струящиеся юбки, шелковые блузки и накрасились. Наши недели были подготовкой к пятнице. Нам заповедали отделять шабат от прочих дней и освящать его. У нас есть одежда, которую мы носим только на шабат, фарфор, серебряные приборы и хрустальные бокалы, предназначенные только для шабата. Мы не включаем и не выключаем свет, не слушаем музыку, не ходим на работу, не готовим на плите, не говорим по телефону, не заводим машину. Мы посвящаем этот день Богу и семье, проводя двадцать пять часов между заходом солнца в пятницу и первой субботней звездой в молитвах, за трапезами, отдыхая от работы. Внешний мир исчезает для нас, пусть и на один только день.

Мы в одиночестве ждем дома, когда из синагоги вернутся мужья и дети. Мы бы и сами могли пойти, если бы захотели; несколько жен всегда сидят в отделении для женщин. Но трех часов в синагоге субботним утром вполне достаточно. И мы не обязаны ходить. Это положено только мужчинам; мы же можем выполнять наши религиозные обязанности дома. Мы предпочитали покой наших домов. Это были единственные часы, когда нас не дергали, не было неотложных встреч, важных звонков. После всей свистопляски, наполнявшей каждую пятницу, хорошо усесться поудобнее, задрать ноги и выдохнуть.

Мы доставали сидуры[2], чтобы прочитать субботние молитвы. В другие дни было трудно выкроить время для утренних молитв, а уж о дневных и вечерних и говорить нечего. Мы бы и хотели, и даже сидуры открывали, но непременно что-нибудь да отвлекало. То телефон позвонит, то ребенок заплачет, и уже в голове маячит, что нужно забрать вещи из химчистки и не забыть купить зубную пасту. Если и удавалось сказать молитвы, мы пробегали их скороговоркой, вкладывая в слова не больше смысла, чем в чтение телефонной книги.

Но в шабат все было легче. Мы чувствовали, будто стоим перед Богом, и благодарили Его за то, что даровал нам день отдыха, и славили красоту творения Его. Но больше всего мы молились о наших семьях. Из квадратных черных букв на нас смотрели лица любимых детей, мужей и родителей. Мы закрывали глаза, и процветание всего мира было подвластно нам.

Хотя мы молились в одиночестве, Леха доди всегда пели вслух: «Выйди, друг мой, навстречу невесте; мы встретим Субботу». Мы приглашали невесту Субботу в наши дома и представляли, как она впархивает через окно, облаченная в платье из белой органзы, и отблески субботних свечей пляшут на нем. На голове ее венок из свежих роз, и волосы сияют на свету. Слова слетали с наших губ, и уносились прочь из домов, и сливались в молитвенный хор, взмывающий к небесам.

Когда мужья с детьми возвращались из синагоги, мы переходили в столовую и приступали к субботней трапезе. Собравшись за столами, мы пели Шалом алейхем, приветствуя Господа с ангелами в наших домах. Песня напоминала нам об истории, которую нам рассказывали в детстве. Каждый вечер пятницы два ангела, добра и зла, идут вслед за человеком из синагоги. И когда человек заходит в дом, ангелы тихонько подглядывают – если стол накрыт для шабата, постелена белая скатерть и вся семья улыбается, добрый ангел радуется и благословляет их: «Да будет каждый шабат в вашем доме таким же». И тогда злому ангелу ничего не остается, как произнести: «Амен». Но если не горят субботние свечи, если, как в обычные дни, включен телевизор и звонит телефон, злой ангел улыбается и говорит, что каждый их шабат должен быть таким же. И тогда добрый ангел опускает голову, и, сдерживая слезы, произносит: «Амен». Закрывая глаза, мы видели двух ангелов, которые заглядывают в наши окна, и добрый ангел даровал нам свое благословение.

Затем мы пели Эшет хаиль: «Кто найдет доблестную жену? Цена ее выше жемчуга. Уверено в ней сердце мужа ее, и он не знает недостатка ни в чем». Вглядываясь в благодарные лица наших мужей, мы как никогда чувствовали, что нас ценят. Мы были совсем не прочь выполнять работу по дому, но немного признательности не помешает. Затем мужья клали руки на головы детей и благословляли их: «Да сделает тебя Всевышний подобным Эфраиму и Менаше, подобной Саре, Ревекке, Рахили и Лие, да благословит Он тебя и охранит». Они произносили кидуш над полными бокалами красного вина, восхваляя Бога, сотворившего мир за шесть дней и покоившегося в день седьмой от работы Своей. Затем мы отправлялись на кухню и омывали руки, трижды поливая каждую из сосуда, не произнося ни слова, пока наши мужья не скажут Амоци, и тогда откусывали от плетеной халы.

За первыми блюдами приготовленной нами трапезы мы изо всех сил старались не заговорить о Бат-Шеве. Мы избегали досужих толков, уж за субботним столом так точно. Поэтому обсудили Ширу Фельдман, семнадцатилетнюю дочь Бекки Фельдман, которую опять видели в вызывающе короткой юбке. Отметили, что Йохевед Абрахам, а ведь ей уже двадцать девять, вернулась домой из Нью-Йорка, так и не найдя себе мужа. Такая разборчивая, вечно все недостаточно хороши для нее, но и она-то не большая красавица. Ну и еще, Господи помоги, новость, что сынишка Рэйчел Энн Беркович заболел ветрянкой. И это, само собой, означало, что эпидемии нам не избежать. Не сегодня-завтра наши дети покроются багровыми пятнами.

Но когда мы вынесли курицу, салаты и кугели, которые готовили весь день, держаться уже не было мочи. Мы слишком долго крепились, и любопытство рвалось наружу, как пузырьки в кипящем котле.

За жареной курицей, стручковой фасолью с орехами и фасолью «Черный глаз» Хелен Шайовиц подалась вперед и поделилась новостью с двумя сыновьями, их женами и их детьми. Услышав о Бат-Шеве от миссис Леви, Хелен сделала еще несколько звонков и разузнала кое-что, чего не смогла выпытать миссис Леви. Она была очень горда своим уловом. Это доказывало, что она не просто правая рука миссис Леви – она и сама могла быть глазами и ушами.

Сведения были добыты окольными путями, но не так оно и важно – новость есть новость. Брат Хелен живет в Западном Мемфисе, в Арканзасе, и он перестал быть религиозным, но об этом (по просьбе Хелен) в семье не говорят. Долгая история, но если вкратце, он отправился учиться в светский колледж, и это был конец всему. В общем, он работает в той же компьютерной