Я не умела жаловаться и просить помощи, да я и не была уверена, что после вмешательства классного руководителя дела бы мои пошли на лад и надо мной перестали бы издеваться. Моя жизнь в одно мгновение превратилась в ад. Я из любимого домашнего ребенка превратилась в изгоя, которого оставили родители и которого не принимали сверстники. Бабушке пожаловаться не могла, я не хотела расстраивать её, потому что она и так осталась одна присматривать за нами, к тому же постоянно беспокоилась о маме. Мне пришлось переживать весь этот кошмар одной, я часто думала, что это, может быть, просто плохой сон, сейчас я проснусь дома и всё будет как прежде. Я закрылась и замкнулась в себе, чувствовала себя ненужной и никчёмной, ни на что не способной, и для того, чтобы никого не расстраивать, я запретила себе плакать. Надо улыбаться, Марта.

Майя училась в втором классе. В начальной школе царили другие порядки и мою девочку приняли хорошо, её не обижали. Иногда я приходила к её учителю спросить, нужна ли помощь с украшением класса к праздникам, подготовкой открытых уроков, заодно очень аккуратно расспрашивала про отношения Майи со сверстниками.

Думаю, всё-таки возраст имеет значение, потому что к тому времени, когда сестра перешла в среднюю школу, с ней вместе училась большая часть её класса из начальной школы, она была для них своя городская.

Шестой класс ограничился для меня мелкими пакостями и порчей моих вещей. Ни зачинщиков, ни исполнителей найти не удалось. А вот седьмой класс начался с открытого противостояния. Меня намеренно задирали, и чаще других это делал одноклассник, Анцифиров, хмурый, не улыбчивый и не общительный, с виду не очень благополучный. Он провоцировал меня на глупости, высмеивал, задевал меня морально и не давал мне расслабляться. Это было совсем не весело, и если в начале я терялась, уходила в себя, переживала столь пристальное внимание молча, то к концу второй четверти я имела в запасе пару-тройку грубых ответов на его нападки.

Достаточно быстро я разобралась в иерархии моего класса, при чём мальчишки меня интересовали мало, а вот женская часть прайда заставила меня содрогнуться. Лена Алфёрова была лидером, к которому заглядывали в рот все остальные одноклассницы. Были три девочки вне группы, они были как Швейцария, нейтралитет распространялся и на общение с ними, они держались маленькой группой и их не трогали. К слову, меня они тоже не приняли.

Примерно тогда же меня впервые избили. Так моральное насилие, которое я стойко терпела, переросло в физическое. Меня окружили в женской раздевалке после физкультуры, и Алфёрова стала пинать меня, пока её четыре подружки меня держали, причина была выдумана моментально — я дерзко ответила на её вопрос.

С размаху она припечатала меня головой в стену, в глазах у меня потемнело, и только слышалось:

— Ленка, смотри не убей её.

— Лицо не трогай, а то жаловаться будет.

— Вообще синяки не оставляй.

В тот год мне пришлось многому учиться — бегать, драться, высчитывать вероятности, чтобы избежать столкновения, рассчитывать маршруты и продумывать ответы.

С тех пор били меня регулярно, и не всегда мне удавалось отбиться. Я была хилая, неспортивная и уступала деревенским в физической силе. Когда наступила весна, и я решила, что пора что-то менять. Я стала помогать бабушке в быту в два раза больше, чем раньше, и каждый раз, когда я несла ведро воды с колонки или брала лопату, я тренировала выносливость. Когда никто не видел, я качала пресс и стояла в планке. Кроме кур у нас были козы, и я вызвалась регулярно убирать хлев, тягала тюки с сеном, кормила и поила животных рано утром. Затем пришла пора поливать посадки, и я тайком училась держать ведро с водой на вытянутых руках, к сентябрю мне удалось удержать пол ведра воды почти минуту.

Моё сложение осталось неизменным. Я была такая же тощая и высокая, но зато изменилась сила удара. Когда я впервые начала серьёзно отбиваться, Алфёрова от удивления упала. У меня не было желания добивать нападавших во что бы то ни стало, мне достаточно было пресечь их атаки. Но когда я это делала, то никаких принципов не придерживалась, лупила по всему без разбора, рвала волосы, кусала, сильно сжимая челюсти, пока рот не наполнялся кровью. Мой слух тогда отключался, я не слышала криков, в голове пульсировало «Бей смело, умри быстро».

***

— Майя, как ты думаешь, в Испании хорошо? — я смотрела в синее небо и кусала травинку.

— Конечно! Там тепло и нет зимы, — сестра как всегда улыбалась.

— И морозных узоров на стекле нет. Это грустно.

— Да ну тебя! Ну как может быть грустно, когда всегда лето? — опять её радужная улыбка.

— А вот представь, зимние каникулы, молоко и печенькой, книжка и морозные узоры на стекле. И мы с тобой пальчиками прозрачные «окошки» в них делаем, — от описанной только что картинки я зажмурила глаза от удовольствия.

— Мммм, а бабушка печенье с корицей печёт, ну, или пряники имбирные.

— Не поеду я в Испанию, — сказала я и открыла глаза.

— Как ты думаешь, они когда-нибудь заберут нас?

Мы лежали с Пчёлой на спине на большом одеяле в поле за деревней и разглядывали облака, пожёвывая длинные стебли травинок. Это была одна из наших любимых игр — рассматривать объемные белые кучи, похожие на сладкую вату, и выискивать героев заранее выбранной тематики. Иногда это бывал зоопарк, предметы гардероб или первое, что придёт к нам в голову. Сегодня это были сказки. Мы наперегонки угадывали в очертаниях дракона, эльфа, кота в сапогах. Облака — это свобода, у облаков нет границ.

Майя превращалась в подростка, пока ещё по-детски забавная, но уже такая красивая, что хотелось зажмуриться — она ослепляла. Её широкая улыбка от уха до уха, лучистые глаза и какой-то щенячий восторг в каждом взгляде, как будто каждую деталь этого мира она видит впервые. Мне хотелось смотреть на мир её глазами.

— Правда или ложь, крыса? — мерзкий шёпот у левого уха. И кусок разбитого зеркала у моей шеи. Мы стоим на крыше пятиэтажки у самого края, он держит меня за волосы сзади. Анцифиров. Местный альфа-самец. От его тяжёлого животного запаха у меня шёл мороз по коже.

— Правда или ложь — ты меня хочешь? — горячее дыхание и его рука, расстегивающая пуговицу на моих джинсах, его пальцы, оттягивающие резинку трусов. Шевелиться было страшно, подо мной зияла пустота. Я повернула голову, посмотрела на него и сделала шаг вперед, в пустоту. Кусок зеркала оцарапал мне шею, и из пореза тонкими струйками потекла кровь. Сыпля отборным матом, он дёрнул меня к себе, я не удержалась и приземлилась на пятую точку. Я сидела, подтянув под себя ноги, стараясь не показывать свой страх, но руки мои дрожали.

— Вот дура-то, — он присел на корточках возле меня, сплюнул и закурил, — Вообще тупая, да? Я ж тебе защиту предлагаю. Они изведут тебя, Алфёрова со своими шалавами.

Я была худая, поджарая как гончая, и не считала себя красивой. У меня были узкие бедра, тонкая талия, маленькая грудь. Я не была женственная в деревенском понимании. Почти у всех моих одноклассниц был сорок шестой или сорок восьмой размер одежды, шикарные задницы и пышная грудь. Я казалась недоразвитой рядом с ними, совсем плоской. А тут альфа-самец, который поимел всех более-менее привлекательных девчонок со всей параллели. Невысокий, жилистый, глаза с прищуром, саркастичная ухмылка. Может быть он был симпатичным, я не знаю, я никогда его не рассматривала, я его боялась, он был наглым и очень уверенным в себе.