Мой котенок, моя мечтательная малышка мечтала о фильме по своему роману. Ну, сначала написать такой роман, который кто-то захочет экранизировать, а уж потом — чтобы за дело взялся я.

Сейчас она уже написала не один такой роман. Прямо обалдеть же можно от заоблачной крутизны моей жены. Бывшей жены, да! Жаль, что не я помог ей добиться успеха, но и я кое-что могу для неё сделать. Исполнить ту её мечту, про которую она, наверное, уже и забыла. Вообще-то… Это малое, что я мог для неё сделать, после четырех лет того ада, что я ей устроил. Да и после… После я тоже ничем хорошим не отличился.

И да, я легко мог помочь сделать её мечту явью, сейчас мне это действительно ничего не стоило. У Полли будет классная экранизация, достойная её самой. С режиссером её мечты.

Самое главное — мне не увлечься… Не забыть, что вообще-то возвращать её себе я не собираюсь. Убивать её второй раз мне совершенно не хочется.

Тем более что у моей бывшей жены уже давно налажена своя жизнь, и для меня там просто не найдется места.

Вот только с учетом того, как Полина и сейчас выбивает меня из колеи — кажется, остаться при этом своем намерении мне будет действительно сложно.



— Поль, что ты об этом всем думаешь? — Тон у Эльки — как у сапера. Да и подходит она ко мне бочком, будто к собирающейся взорваться бомбе.

— Я думаю, что у них тут кофе отвратительный, — я вздыхаю, и прошу у аппарата по продаже кофе еще одну порцию эспрессо. — Как думаешь, их эту гадость чем заставляют пить, плетьми?

Элька принюхивается к содержимому моего почти пустого стаканчика и кривится.

— Не иначе, — ворчит она.

Хотя наблюдая за здешней суетой, за людьми с глазами разной степени вытаращенности, я понимала — паршивый кофе самая меньшая из их проблем.

У них куда актуальнее: “Маша, где пятьдесят второй тональник?”, “Эй вы там, убавьте громкость, вы нам фоните”, “Михаил Александрович, вы не глянете новый концепт персонажа” и “Крановщик, кто видел крановщика? Найдите и убейте!”.

Телецентр кипел, бурлил, захлебывался своей бешеной жизнью, и кофе не был для него лакомством, кофе был для него инструментом к выживанию, кровью, текущей в жилах. Его пили, чтобы успевать за хвостом вечного местного дедлайна.

И нет, осознав это, мне критиковать кофе расхотелось. Я взяла свою вторую чашку и представила, что, глотая эту гадость, я становлюсь здесь чуточку своей.

Приятно…

Я сбежала, потому что находиться лишние десять минут в одной комнате с Варламовым мне опасно. Это почти то же самое, что хранить в одной и той же коробке канистру бензина и зажигалку. Установила таймер на телефоне на десять минут, чтобы точно не упустить время — и стою тут. Медитирую в коридоре с чашкой кофе. Мне действительно полезно.

— Домой хочу, — устало произношу я. Настроение как-то скурвилось и вообще, стоять и думать на тему того, что мне придется работать в компании Димы — не особенно приятно. Не хочу! Не хочу-не хочу-не хочу. Великая нехочуха, ага. Могу ногами потопать, только разве это поможет?

— Как думаешь, чего хочет Варламов? — тихо спрашивает Эля, возвращая меня в реальный мир к реальным проблемам. — Зачем ему эта должность? Его ведь даже не назначили, он вызвался сам. Он ведь знал, что нужно будет работать с тобой… Может, он тебя вернуть хочет?

Я рассмеялась. На самом деле версия была забавная. Нет, вряд ли Дима этого хотел. Даже его заигрывания в лифте не были серьезными, Дима в принципе флиртовал со всякой симпатичной особью женского пола, которую еще не затащил в постель, стиль общения у него был такой. И симпатичная физиономия этому очень способствовала.

— Эль, чтобы меня вернуть, — я сделала еще один глоток кофейной нефти из стаканчика — Варламову нужно врезать мне бейсбольной битой по голове, да так, чтобы я память потеряла. У меня безумно много претензий в его адрес, ты знаешь. Да и ему — ему нужна не я, а девочка, которая будет готовить ему борщ и смотреть в рот. Какой мне борщ, когда я пишу по восемь часов в сутки, гуляю три, сплю еще девять, а оставшееся время — жру и занимаюсь йогой. Когда я выбрала его, отказалась от творчества — я ему надоела. Скучной стала, так он тогда сказал. А сейчас он в мою жизнь просто не влезет. Да и зачем? Его последней девице было года двадцать два, он меняет их раз в два месяца. Скажешь тоже, заинтересую его я. Слишком старая.

Без комментариев. Да — я знаю. И не надо меня спрашивать откуда я знаю, сколько лет последней девушке Варламова. Все вы понимаете, в одном мире соцсетей с вами живем.

— Полли, — Элька укоризненно хмурится, — перестань нести чушь. Какая “старая”? Тебе тридцать лет, а не триста.

— В глазах Варламова — после тридцати женщины мумифицируются и перестают иметь ценность, — насмешливо замечаю я. — Зачем связываться с тридцатилетней? Девочка двадцати двух-двадцати трех лет от роду обеспечит тебя более здоровым потомством, и прочее бла-бла-бла.

По-крайней мере, когда мы расходились — он говорил так.

— Тьфу, — Элька кривится. — Вот серьезно, как ты жила с ним четыре года? Он же чертов шовинист…

— Эль, я была идиотка, — честно откликаюсь я. — Мне казалось — это любовь. А ради неё же не жалко каких-то там жертв. Ну, мелкая же была. Чего ты хочешь от восемнадцатилетней влюбленной клуши.

Если уж домогаться, мне далеко не казалось. С Димой у меня и была любовь. Такая безумная, что мне хотелось считать её единственной настоящей в мире. Такая бескрайняя, что мне иногда казалось, что я сгорю от чувств, захлестывающих меня с головой. И она была, просто потом закончилась. Но она была, точно была.

Как может реагировать девочка-отличница, если на неё вдруг обратит внимание первый красавчик с параллельного потока? Тот, на которого ты, вросшая в джинсы, не знающая слово “маникюр” серая мышь, даже не смотрела, потому что зачем мечтать о том, что заведомо невозможно?

А невозможность вдруг является к тебе, сияет на тебя широченной улыбкой и зовет в кино! Ну, а после кино все та-а-ак быстро завертелось… И вот никогда так не было, но пришел он, и оно взяло и случилось! Первая любовь, первый мужчина, первый муж…

Который должен был стать моим единственным, я об этом мечтала, я вообще не представляла, что все может быть иначе.

Я не училась литературе, я училась журналистике, это потом дошло осознание, что это слегка не мое, Дима же сразу учился на сценариста. Сразу знал, чего хотел от жизни, нужно сказать — этим его качеством я восхищаюсь и до сей поры. Я в свои восемнадцать категорически не могла похвастать особой осознанностью.

Мне нравилось писать тексты — вот тебе и все самоопределение.

И вот — был он, была я, и была какая-то лихорадочная зависимость двух творческих людей, безумно зависящих от мнения друг дружки. Молодой творец — голодный до чужого мнения творец. И мы были такие. Я видела все сценарии Димы, он читал мои эссе и статьи, и мы перлись от крутости друг дружки. Кукушка обожала петуха, петух — кукушку, и это было очень искреннее и безумно сильное чувство.