Глава 3

Мужчины любят глазами, поэтому женщины красятся.

А женщины-ушами, поэтому мужчины врут.

Варя

— Ну что, позвонил? — спросила Дунька на следующую день, как только мы вошли к ней в старую хрущевку.

— Ага, аж пять раз!

Мороз он и в Африке мороз, знаете ли! Разумеется, мой «спаситель» забыл про меня с той самой секунды, как я оказалась вне поля его зрения. Мой номер так и остался где-то в сохраненных под надписью «Малая». Вероятно, потому что мое имя не запомнил, как и десятки других, которые, уверена, парень однажды удалит, как ненужный мусор, и даже не вспомнит, кто такая эта самая «малая». Не то чтобы я была удивлена, увольте!

— Бабуль, мы дома! — крикнула Аида, разуваясь.

— Дунечка, ты? — послышался веселый голос старушки.

— Да, я с Варей!

Послышалось шарканье тапочек, а затем хохотушка Раиса Васильевна, которую я называла не иначе, как тетка Райка, вышла к нам из кухни.

— Варюшка! Ты к нам? Как там мамка с папкой?

И только я было открыла рот, как старушка вновь затрещала.

— Ай, что ж я держу вас на пороге, девоньки! Совсем уже плоха стала! Айда, за стол, там и по секретничаем. Ты, небось, Варька, опять ничего не ешь! — грозно выставила теть Рая руки в боки. — Совсем уже дошла! Одни кожа да кости, и взглянуть не на что и пощупать нечего. Вот увижу мамку с папкой, все расскажу!

— Теть Рай, да кушаю я! Времени просто не хватает! — проходя на кухню, оправдывалась, будто мне до сих пор десять.

— Кушает она, — пробурчала тетка Райка, между тем усаживая нас за стол.

На секунду мне причудилось, будто я попала в сказку. Булочки, борщик, салатик, блинчики с вареньем оказались перед нами в сию же секунду, будто это не Дунькина бабушка вокруг нас круги наворачивала, а скатерть самобранка потрудилась на славу.

— Вы кушайте-кушайте! — присела она около нас на стульчик. — Уже совсем взрослые стали, не за горами и внуков ко мне водить будите…

Бобрич подавилась, едва ли не нырнув носом в борщ.

— Ба, ну ты чего?! Какие внуки?

— Ай, — махнула старушка рукой. — Вы уже взрослые. Не понянчишься, а я на деток смотрю на площадке, прям душа болит. Будто вчера и вы такие маленькие проказницы бегали, все у Алых черешню воровали. Ох, и воевали мы с их бабкой, — вспоминала Раиса Васильевна времена минувших лет. — Варька, у тебя-то хоть жених есть? А-то Дунька все отмахивается от меня, бабки старой, говорит, что не нужен ей никто. А как не нужен-то?! Я помру, а внуцю не пристроила. На том же свете покоя себе не найду! А на этих непутевых и полагаться не хочется.

Под «непутевыми» Раиса Васильевна имела ввиду родителей Бобрич. Те были археологии и семье предпочли руины. С пяти лет отдали Дуню на «год», а сами в Африку отчалили, так по сей день и живут-поживают потихоньку. Родителей Аида видела изредка. На праздники, на зиму они приезжали на пару недель и иногда по скайпу созванивались. К счастью, заводная Васильевна ей печалиться не давала.

— Не нашла, теть Рай. Один был и тот сбежал, — ответила на вопрос, вроде как и со смехом, но с долей грусти.

— Ой, а нафига нам такие слабаки? — фыркнула. — Мужик должен быть такой, чтобы и в огонь и в воду за тобой, а с этих сопляков и проку нет. Так, что не расстраивайся, Варька! Мы с вами, девчата, горы свернем!

И мы поверили ей! Поверили, что однажды свернем.

Сама тетка Райка была уж как семь лет вдова, но муж у нее был самый настоящий мужик, а свою любимую Раечку так любил, что не в сказке сказать ни пером описать. Даже спустя тридцать с хвостиком лет пылкие чувства не угасли. Как сядет дед Андрей во дворе, как баян свой заведет, а тетя Рая запоет про любовь, так все соседи «ахали» и «охали». Во любовь была, не то что сейчас и жалкого цветочка не дождешься!

Вплоть до самого вечера, мы не могли наговориться. Все вспоминали детство, наши проказы, зачинщицей которых преимущественно была Фролова. Она, в общем-то, с детства такая буйная.

— Ой, что-то я совсем вас заболтала, девоньки. Пойду-ка к Верке схожу. Она сейчас на смену. Игорька не с кем оставить, а мне с ним в радость посидеть часик-другой, пока отец не придет. Молодым семьям нужно помогать, — затараторила беспрерывно старушка, между тем на ходу влетая в тапочки. — Все, я побежала!

— Так наелась, как не в себя, ей богу! — буркнула, расстегивая пуговичку на джинсах, которые внезапно оказались маловаты.

— Бабуля права, ты похудела, — задумчиво пробормотала Бобрич.

— Наверное, — пожала плечами. — Раньше-то было кому готовить, а для себя охоты нет. Мне нужно для кого-то творить, чтоб похвалили, по головке погладили…

Стряпня была моим маленьким хобби. Что ни говори, а на кухне я могла проводить часы. Особенно, я любила печь. Пирожные, тортики, пироги в этом мне равных нет!

— Что там Герман?

Ох, и зря же я это сказала. Язык мой — враг мой! Лицо Дуни осунулось, губы поджались, а глазки выражали вселенскую скорбь и печаль. До чего же была влюблена эта дуреха! Терзала себя уже уйму лет, а тот менял девок, как перчатки.

— Ничего, как всегда, — тихо пробурчала. — Достает на лекциях, дергает меня постоянно и зажимает девиц по углам.

— Может, ну его, Дунь? Вон сколько парней ходит… Одинокие, воспитанные, а не как Белов хамло базарное.

— Он не хамло! — перебила меня и тут же замялась, соскребая ногтем со скатерти невидимую крошку. — Он просто такой сам по себе… Немного с характером.

М-да, сучьим характером, стоит заметить. Как собака лает, но не кусает, только нервы трепет. И вроде пнуть жалко, все равно ж без толку, да кулаки чешутся.

— Так парней много, Дунь. И не хуже будут, а может и лучше.

— Игра пройдет, подумаю над этим, — изрекла, вставая из-за стола.

Я бы и рада была еще поспорить с Бобрич, но упертая же когда дело касается Белова. Глаголит, мол, не знаем мы его, а он на самом деле хороший, только притворяется плохим.

Пока Дуня мыла посуду, я