для грусти и переживаний. Но вдруг я задумался: а что, если я не увижу больше ни тебя, ни Чулпан?.. Но эти мысли появились лишь на какое-то мгновение в моей голове. Я просто не знал, чем объяснить все, но расставаться мне было так тяжело. Я это особенно почувствовал, когда прощался с Чулпаночкой, с дочерью. Как не хотелось мне уходить от ее кроватки!..

Если даже я не вернусь и Чулпаночка вырастет, она сохранит туманное воспоминание об отце. Ее последний ответ при расставании сохранится на всю ее жизнь. Лишившись отца, она все же с гордостью будет думать, что сама отпустила отца на великую битву. Она сказала: «Можно». И этот ответ четырехлетней девочки означал многое, она отпустила меня, будто бы говоря: «Поезжай, папа!.. Защищай Родину, уничтожай фашистов. Ничего, что я останусь без папы… Ничего, поезжай: так надо!» Вот что прочитал я в ее глазах, когда она сказала: «Можно».

…Когда я думаю о Чулпаночке, мне становится так тяжело. Я не боюсь смерти. Это не пустая фраза, когда мы говорим, что презираем смерть. Это действительно так. Я не допускаю мысли, что в минуту опасности стану думать со страхом о смерти. Чувство патриотизма, сознание общественного долга господствует над чувством страха. Когда появляется мысль о смерти, то думаешь так: ведь за пределами нашей жизни есть еще другая жизнь, не та «жизнь на том свете», которую обещают попы и муллы. Но есть жизнь после смерти — в сознании, в памяти народа. Если я при жизни делал что-то важное и бессмертное, то этим я заслужил долгую жизнь — жизнь после смерти. Тогда обо мне будут говорить, писать, печатать портреты, чего доброго — воздвигнут памятник! Если всего этого человек заслужил, то чего же бояться смерти! Цель-то жизни в том и заключается — жить так, чтобы и после смерти не умирать.

Но если мы не боимся смерти, это не значит, что мы не хотим жить… Совсем не так! Мы очень любим жизнь, хотим жить и поэтому презираем смерть! А если эта смерть так нужна в войне за Родину, то зачем бояться, что я рано погибну… Эта гибель уже есть бессмертие. Если вот так рассуждать, смерть совсем не страшна. Но мы не только так рассуждаем, но так и чувствуем, ощущаем. Это вошло в наш характер, в нашу кровь.

Но бывают мгновения, когда я думаю о Чулпа-ночке и представляю ее без отца… Все муки, страдания может выдержать моя душа, но она никогда не смирится с тем, что вечером 8 января 1942 года, провожая отца, Чулпан видела его, быть может, в последний раз… Вся душа моя протестует против этого — так сильна моя любовь к Чулпан. Эта любовь сильнее всех смертей.

Такая уж у меня натура: в суровый час Отечественной войны настрочил тебе целую брошюру сентиментальных словоизлияний о личных чувствах замечтавшейся своей души. Видно, времени было много! Но я не осуждаю себя за это. Только сердце, полное чувств, способно творить большие дела. Вот буду скоро на фронте, и ты увидишь, что эта замечтавшаяся сентиментальная душа покажет, на что она способна… Ну, до свидания, милая! До победы!..»

Муса дописал письмо, достал из планшета конверт, надписал свой казанский адрес и положил письмо снова в планшет — когда приедет в часть, отнесет его на полевую почту.

А поезд шел, пробираясь среди заснеженных перелесков. Стало смеркаться, кто-то зашторил окно и зажег огарок свечи. Поезд приближался к Малой Вишере. Муса ехал в распоряжение политуправления Волховского фронта. Это было ранней весной, а в начале апреля Джалиль получил назначение в редакцию газеты 2-ой Ударной армии, которая стояла в болотистых лесах севернее реки Волхов.

От Малой Вишеры до редакции, расположившейся в недавно освобожденной, почти сгоревшей дотла деревне Огорели, надо было ехать еще около сотни километров. Ехали на редакционном грузовичке под бомбежкой, под артиллерийским обстрелом — армия находилась уже в полуокружении.

К тому времени на Волховском фронте сложилась очень сложная обстановка, всюду шли тяжелые, напряженные бои. Еще зимой, стремясь облегчить положение блокированного противником Ленинграда, Ставка Верховного главнокомандования дала указания предпринять решительное наступление силами трех фронтов с задачей окружить и уничтожить немецкую группировку севернее Ленинграда. На любаньском направлении действовали войска 2-й Ударной армии. В тыл немцев ринулись кавалерийские части, а следом за ними в прорыв вошли дивизии Ударной армии. Но выполнить план операции не удалось.

2-й Ударной армией командовал генерал Власов, оказавшийся впоследствии изменником Родины. Не выполнив поставленной перед ним боевой задачи, он остановил армию в непроходимых лесных болотах. В марте немецкая группировка «Север» нанесла контрудар и завязала бои по окружению 2-й Ударной армии. Советские войска самоотверженно сражались с превосходящими силами врага. Без пищи и боеприпасов, в топких болотах, под перекрестным огнем солдаты неделями отражали натиск противника. Приближающаяся распутица грозила поставить Ударную армию в еще более тяжелое положение. Только узкая горловина соединяла ее с войсками Волховского фронта. Подвоз продовольствия и боеприпасов был затруднен. Следовало немедленно принять меры к планомерному отводу дивизий, но генерал Власов не хотел выполнять указания Ставки.

Весной произошла катастрофа. Германские войска, перерезав горловину близ реки Волхов, полностью окружили войска 2-й Ударной армии. В небе над окруженными дивизиями день и ночь висели фашистские самолеты. Они бомбили войска, расстреливали их из пулеметов. Все теснее сжималось кольцо врага. Но борьба продолжалась. Солдаты, черные от болотной грязи, от копоти, с глазами, воспаленными многодневной бессонницей, лежа на зыбкой земле, продолжали драться. Они давно уже не получали ни хлеба, ни сухарей, ели крапиву, кору молодого осинника. А кругом стояли непроходимые топи, нельзя было вырыть даже ямки, чтобы укрыться от пуль и осколков, — все сразу затягивало тиной, заливало водой. И все же солдаты продолжали сражаться, даже в этих нечеловеческих условиях. Особенно тяжелые бои разгорелись вокруг селения Мясной Бор.

В годовщину войны — 22 июня, восемьсот солдат пошли на прорыв через «Долину смерти», как называли они узкую горловину, соединявшую 2-ю Ударную армию с Волховским фронтом. Бой был жестокий. Из восьмисот человек, пошедших в наступление, уцелело всего лишь несколько десятков бойцов. Но они выполнили долг — прорвали кольцо окружения. С одиннадцати часов утра до шести вечера через разорванное кольцо выходили солдаты окруженной армии.

К вечеру этого дня гитлеровцы снова сомкнули кольцо окружения. Еще через несколько дней все было кончено. Предательство генерала Власова привело к поражению 2-й Ударной армии. Власов открыто перешел на сторону фашистской Германии.

В этих схватках, в борьбе не