— Боже мой! — Энтони передернуло. — Что у вас с канализацией?

— Ничего, — резко сказала Дамарис. — Но… ты что-то почуял?

— Запах, — воскликнул Энтони. — Как будто ходячий труп. Или тварь из джунглей. Что же это, черт возьми? — Он принюхался. — Да нет, исчез. Наверное, это все же канализация.

— Это не канализация, — резко сказала Дамарис. — Я почувствовала его вчера в том доме, где читала лекцию, только он был послабее. Интересно, как он сюда проник? Это не от платья — я его не надевала. Вот ужас! Пойду приму ванну. — Ей пришло в голову, что запах, возможно, каким-то образом остался в ее волосах, но она не хотела, чтобы у Энтони могла родиться даже тень сомнения в ее безукоризненности. — После такого волей-неволей захочется, — закончила она.

— Да уж, — сказал Энтони. — Я полагаю, львица…

— Ну, Энтони! Далась тебе эта львица! Подумай сам: здоровенный зверь — в городе — незамеченный? Ну как такое может быть?

Он выглянул из окна на улицу и заодно осмотрел дома напротив. Мимо шли люди, остановилась машина, появился полицейский.

— Да нет, — сказал он, — не думаю. Но… это забавно. В любом случае, я ухожу. До свидания. Ты все-таки подумай о спасении.

— До свидания, — сказала она. — Спасибо, что зашел. А насчет спасения… Если понадобится, я это сделаю. Но, знаешь, я много читала о спасении во всех этих старых манускриптах…

— Читала… — сказал Энтони, когда они вышли в прихожую. — Читать — вовсе не то же самое, что пройти обряд. Пришли за мной, если захочешь, в любое время. Я люблю тебя. До свидания.

Он вышел на улицу в пасмурном настроении, хотя с трудом понимал его причину. С Дамарис всегда так. Каждая их встреча оказывалась испытанием для его интеллекта, да и для самообладания тоже. Дамарис словно не замечала, как наступает на болезненные точки. Сейчас, медленно идя прочь, Энтони размышлял: а может, эти испытания повернуть себе на пользу? Может, стоит научиться отвлекаться от мыслей о Дамарис? Только вот зачем? Да, она считает себя умной и способной, ну так она такая и есть. Но Энтони знал и другие стороны ее характера: неуверенность, ранимость и вообще некоторую свойственную ей инфантильность. Иначе откуда бы взяться таким детским недостаткам, как жадность и тщеславие. Вряд ли кому-нибудь кроме него понятно, что это просто незрелость характера. Окружающие воспринимали ее такой, какой она сама себя считала. Некоторым она нравилась, некоторым — нет. Но ему она часто казалась ребенком, прижавшимся лицом к оконному стеклу в ожидании, когда же кончится дождь, чтобы сбылось загаданное желание. Учеба, статьи, степень — а потом праздник кончится, и ей еще повезет, если она под конец не станет, подобно большинству, усталой, раздражительной и несчастной. Возможно, тогда он действительно пригодится. И если к тому времени он еще не передумает, ну что ж, это его дело. Пока надо продолжать. Ну, может, контролировать себя немножко более тщательно. Впрочем, самоуважению здесь просто не место, от самосознания мало толку, а холить и лелеять самообладание — дело и вовсе безнадежное.

Ладно, подумаем о другом. За последние сорок часов они с Квентином у себя в Ноттинг-Хилл только тем и занимались, что обсуждали загадочное происшествие вечера вторника. Но сколько бы они не перебирали подробности, результат был один: львицы не превращаются во львов, а львы не появляются на деревенских лужайках ниоткуда. Но что же тогда случилось? Гипноз? И что это за странный мистер Берринджер, у которого в саду из тени выскакивают львы и который время от времени имеет обыкновение впадать в транс (Дамарис рассказала ему о неудачной лекции). Бедняга Квентин до сих пор трясется от ужаса! Ему все время кажется, что какой-то зверь крадется по его следам. А теперь еще эта история про женскую истерику и змею в короне, да. И не забыть ужасный запах, проникший в столовую Тиге. Конечно, с женщинами время от времени случаются истерики, конечно, канализация может барахлить. Но Энтони сейчас занимало другое. Он вспоминал непонятное очарование, охватившее его при виде громадного, великолепного зверя. Ему же в тот момент хотелось пойти туда, к нему. А что же львица? Ну — от этого никуда не денешься — львица попросту испарилась, что бы там ни говорили люди с ружьями. Испарилась — и все.

Попеременно возвращаясь к возможности превращения львицы во льва и обращения Дамарис к любви и покорности, он шел вдоль дороги, на которую они с Квентином свернули два дня назад, пока не миновал перекресток и не подошел ближе к дому, где произошли основные события. Почему он туда шел, он и сам не мог понять. Разве что надеялся на новую встречу с царственным львом. Энтони припомнил, как тот стоял посреди лужайки: великолепный, совершенный и огромный — больше любого льва, виденного Энтони раньше. Обычно львы бывают какого-то невнятного желтого цвета, но этот, несмотря на свет луны, был скорее золотистый, с огромной гривой, покрывавшей шею. Этакий архетип льва.

Когда он подошел к дому, у калитки рядом с машиной стояли двое. Один был мистер Тиге в полном снаряжении завзятого энтомолога, другого Энтони не знал. Впрочем, он почти сразу сел в машину и уехал. Мистер Тиге обрадовался появлению Энтони и с энтузиазмом приветствовал молодого человека.

— И что вас сюда привело? — весело спросил он.

— Да так, разные дела, — смутившись, ответил Энтони. У него с мистером Тиге была общая проблема, хотя они никогда об этом не говорили. Дамарис относилась к увлечению отца и чувствам поклонника с одинаковой пренебрежительностью, но пользу умела извлекать из обоих.

— Львицы не мешают вашей охоте на бабочек?

— Здесь считают, что она ушла далеко. Да и что она мне сделает? — сказал мистер Тиге. — А если и съест — как подумаю, скольких бабочек я загубил, — то и поделом мне. Око за око, знаете ли. Животные — если можно назвать бабочку животным — обычно мало что получают взамен от нас.

— Сейчас в Англии — пожалуй, — согласился Энтони. — Он любил поговорить с мистером Тиге и с удовольствием облокотился на калитку. — Но звери вдоволь поцарствовали на земле в свое время, разве не так?

Энтомолог покачал головой.

— Подумайте о громадных зверях, — сказал он. — О мамонтах, плезиозаврах и саблезубых тиграх. Подумайте о том, какими когда-то были бабочки, какие они сейчас в джунглях. Но они сгинут вместе с джунглями. Человек — завоеватель, но я все-таки сочувствую братьям нашим меньшим.

— Да, понимаю, — сказал Энтони. — Вы думаете, животные вымрут?

— Возможно, — сказал мистер Тиге. — Когда они не нужны нам для перевозки чего-нибудь — или для пищи, — что им остается, кроме зоопарков? Я думаю, птицы и насекомые исчезнут последними. Когда сведут все деревья.

— Ну, все не сведут, — возразил Энтони. — Есть же лесоводство, ирригация и тому подобное.

— О, — сказал мистер Тиге, — может, будут культивируемые леса с искусственно выведенными бабочками. Тот же зоопарк, только побольше. Настоящее исчезнет.

— Допустим, — кивнул Энтони. — Ну и что мы в этом случае потеряем? Что такого нам может показать львица, чего мы не знаем без нее? Наша истинная сила внутри нас.