— Вы не могли бы ее вывести, мистер Фостер? — спросила миссис Рокботэм. — Может, попробуем вместе?

— Конечно, — ответил мистер Фостер. — Давайте попробуем.

Они подошли к мисс Уилмот, прижавшейся к стене. Она уже не кричала, а только глухо постанывала. Но взгляд ее по-прежнему был прикован к пустому месту на полу под большим окном.

Миссис Рокботэм взяла подругу за руку.

— Дора, что ты имеешь в виду? — сурово вопросила она. — Тебе лучше пойти домой.

— О, Элиза, — сказала Дора Уилмот, не отводя глаз от пола, — разве ты ее не видишь? Смотри, вот же она! — Голос ее перешел на шепот, но и шепотом она продолжала восклицать: — Змея! Змея в короне!

Мистер Фостер взял ее за другую руку.

— Что она делает? — спросил он вполголоса. — Мы плохо видим ее. Расскажите спокойно, что она делает?

— Скользит вокруг, медленно, — тут же ответила мисс Уилмот. — Озирается по сторонам. Смотрите, как она шевелит головой. Такая огромная!

В наступившей тишине Дамарис отчетливо слышала этот диалог. Он привел ее чуть ли не в ярость. Если эти истеричные простофили и дальше собираются перебивать ее тщательный анализ Платона и средневековой науки, лучше было и не затевать всю эту историю со статьей. «Змея в короне! — подумала она. — Визгливая дура! Они когда-нибудь ее выведут?»

— Да, о да! — стонала мисс Уилмот. — Я не могу остановиться! Я… нет, нет, я не смею!

— Пойдемте, — мягко предложил ей мистер Фостер. — Вот сюда, дверь рядом с вами. Вы ведь ее не боитесь?

— Да… нет… да, боюсь, боюсь, — опять простонала Дора. — Это слишком… Давайте уйдем.

Миссис Рокботэм отпустила руку приятельницы, а мистер Фостер, придерживая мисс Уилмот, взялся за ручку двери. Дамарис с нетерпением ожидала, когда кончится этот цирк. И тут ситуация получила совершенно неожиданное развитие. Несколько человек разом вскрикнули, а потом все бросились к дверям. Сама Дамарис, испуганная и возбужденная, сделала шаг вперед и налетела на миссис Рош Жаклин. Со стороны открытых окон тихо, но совершенно отчетливо раздавалось (или казалось, что раздается) долгое приглушенное шипение. Теперь ужас завладел всей аудиторией. Вслед за мистером Фостером и его подопечной люди стали рваться к дверям.

Дамарис сумела подавить первый приступ паники и заметила, что миссис Рокботэм, сохраняя на лице величаво-пренебрежительное выражение, тоже не торопится покинуть комнату. Так они и вышли вдвоем, последними. Некоторое время комната, залитая ярким электрическим светом, оставалась пустой и спокойной, а потом через нее проскользнула смутная тень, тяжкая, длинная, извивающаяся, и не торопясь выползла через открытое окно в притихший мир, где в это время не было слышно ничего, кроме раскатов далекого грома.

Энтони укоризненно посмотрел на Дамарис поверх кофейной чашки.

— Знаешь, — сказал он, — если бы я был младшим редактором чего угодно, а не серьезной литературной газеты, я бы сказал, что ты со мной играешь — и весьма непоследовательно.

— Не говори ерунды, Энтони, — ответила Дамарис.

— Я прихожу и ухожу, — продолжал Энтони, — а ты то хочешь, то нет. И…

— Я уже сказала тебе, чего хочу, — сказала Дамарис. — Я не уверена, что наш брак будет удачным. Но я в любом случае не собираюсь думать ни о чем подобном, пока не получу степень. Конечно, если ты больше думаешь о себе, чем обо мне…

— Ну, естественно, — прервал ее Энтони. — А кто не думает? Разве я святой или александрийский гностик? Не задавай риторических вопросов, дорогая.

— И не собираюсь, — холодно сказала Дамарис. — Но тебе придется набраться терпения и немного подождать. Я не уверена в себе.

— А по-моему, это единственное, в чем ты уверена… кроме Абеляра, — вздохнул Энтони. — Все остальное объясняется этим.

— Что-то ты злой сегодня, — заметила Дамарис. — Мы нравимся друг другу…

— Дорогая моя, ты мне ни капельки не нравишься, — опять прервал ее Энтони. — Я считаю, что ты на редкость противная эгоистичная личность и сухарь к тому же. Но временами я настолько в тебя влюблен, что мне все видится иначе. В любом случае, твой единственный шанс на спасение — выйти за меня замуж.

— В самом деле, Энтони! — Дамарис встала из-за стола. — Скажешь тоже: шанс на спасение! И от чего, хотелось бы мне знать?

— Никто другой, — продолжал Энтони, — не видит тебя такой, какая ты есть. Никто другой не доставляет тебе столько трудностей и неприятностей, как я. С тобой никогда не будет спокойно, но именно при всем при этом ты расцветешь по-настоящему. Подумай об этом.

Дамарис ничего не сказала. Было ясно, что на Энтони опять нашло, и если бы не «Два лагеря»… Немного помолчав, он тоже встал.

— Ладно, — сказал он, — тебя никогда не ел лев, а вот меня львица потрепала. Думаю, теперь я пойду поищу другую львицу.

Дамарис полуобернулась и улыбнулась ему через плечо.

— Это я тебя потрепала? — спросила она. — Я эгоистка и сухарь только потому, что люблю свою работу?

Энтони мрачно посмотрел на нее.

— Ты Шербет Аллаха и золотая чаша, из которой он его пьет, — медленно сказал он. — Ты Ночь Отдыха и День Света. К несчастью, ты ночь с изрядным ливнем и день с противным холодным ветром. Но это может быть всего лишь небольшой игрой Аллаха.

— Я не хочу быть тебе плохим другом, — совершенно искренне сказала Дамарис и протянула ему руку.

— Увы! — сказал Энтони, целуя ее. — Хорошие друзья меня тоже не устраивают. К тому же ты бы и не смогла.

— Что, быть плохим другом?

— Нет, хорошим, — довольно грустно сказал Энтони. — Ладно. Ты такая, какой тебя создали Незримые силы.

— Почему ты всегда так груб со мной, Энтони? — спросила Дамарис. Ей хотелось, чтобы в голосе звучало сожаление, хотя вопрос был вызван чистым любопытством, а вовсе не отсутствием необходимого количества нежности со стороны Энтони.

— С другой львицей я буду еще грубее, — сказал он. — Это просто способ сказать: «Услышь мои возраженья»[6]— и убедиться, что ты их услышала.

— Зачем тебе так уж понадобилась львица? — спросила Дамарис.

Энтони улыбнулся.

— Но ты же хочешь работать, — сказал он, — а мне не помешает прогуляться. Итак, у каждого из нас свой путь… — Он слегка привлек ее к себе, но оба в тот же миг замерли. В ноздри им внезапно ударил запах — Дамарис уже знала его, а Энтони еще нет. Это была волна того же ужасного зловония, которое настигло ее вчера в доме, где лежал бесчувственный мистер Берринджер. Через секунду-другую запах исчез, но каждый из них понял, что другой его почувствовал.