Частенько я, шутя, спрашивал его: «Ну как, пиво пенится?» Сегодня такой вопрос казался неуместным. Вместо этого я сказал: «Могу я быть вам чем-нибудь полезен?» — и пожалел о произнесенной фразе, еще не успев договорить ее до конца. Только бы не Ламборн, подумал я.

Но первое, что он произнес, было: «Береги мать».

— Да, конечно, — ответил я.

— Я имею в виду... после моей смерти. — Его голос звучал спокойно и ровно.

— Вы будете жить.

Он окинул меня равнодушным взглядом и сухо произнес:

— Ты в ссоре с Богом?

— Нет пока.

— Тебе пошло бы на пользу, Александр, если бы ты спустился со своей горы и воссоединился с людским родом.

Он предложил, когда женился на моей матери, взять меня на пивоваренный завод и научить делу. В восемнадцать лет, погруженный в хаотический мир красочных фантазий, не дававших покоя моему внутреннему зрению, я усвоил первый и очень важный урок гармоничных отношений между пасынком и отчимом: как говорить «нет», не причиняя обиды.

Я не был неблагодарным, и нельзя сказать, что Айвэн не нравился мне. Просто мы с ним были абсолютно разными людьми. Насколько я мог судить, он и моя мать были вполне счастливы друг с другом, и он очень заботился о ней. — Ты видел дядю Роберта на этих днях? — спросил Айвэн.

— Нет.

Мой дядя Роберт — граф, тот самый «Сам». Он каждый год приезжал в Шотландию в конце августа, чтобы поохотиться, порыбачить и принять участие в играх горцев. В каждый свой приезд он посылал за мной с просьбой навестить его. От Джеда я узнал, что дядя Роберт находится сейчас в своей резиденции, однако до сих пор он еще не пригласил меня к себе.

Айвэн скривил губы:

— Я думал, ему захочется повидаться с тобой.

— Немного погодя, надеюсь.

— Я спрашивал его, — сказал Айвэн и не сразу добавил: — Он сам тебе все скажет.

Я не испытывал любопытства. Сам и Айвэн знали друг друга уже больше двадцати лет. Их объединяла любовь к скаковым лошадям. До сих пор их питомцев тренировали в одном и том же месте, в Ламборне.

Сам одобрил брак между Айвэном и вдовой его горячо любимого младшего брата. Во время свадебной церемонии он стоял рядом со мной и сказал, чтобы я приходил к нему, если мне нужна будет помощь. У дяди было пятеро своих детей и еще он опекал полклана племянников и племянниц. Я чувствовал его поддержку после смерти отца.

Я полагался на себя самого, но сознание того, что дядя где-то рядом и всегда готов помочь, значило для меня немало.

— Мать думает, что вы беспокоитесь о Кубке, — сказал я Айвэну.

Он пожал плечами, не зная, что на это ответить, и спросил меня:

— Как это понимать? — Она боится, что из-за этих волнений вы хуже себя чувствуете.

— Ах, милая Вивьен, — глубоко вздохнул он.

— Что-нибудь не так в этом году со скачками? — спросил я. — Недостаточно число допущенных участников или что-то еще?

— Заботься о матери, — сказал Айвэн.

Мать права, подумал я, у него и правда депрессия. Подавленная воля, внешне выражающаяся в слабых движениях рук и отсутствии энергии в голосе. Вряд ли я мог бы чем-то помочь ему, если даже врачу не удавалось это сделать.

В комнату стремительно ворвалась тощая, как бильярдный кий, усатая и вся из себя деловая персона лет этак пятидесяти-шестидесяти. Расстегнутый пиджак темного костюма означал, по-видимому, что «бильярдный кий» по пути в клинику счел своим долгом на пять минут заскочить к своему пациенту.

— Доброе утро, Айвэн. Как дела?

— Хорошо, что ты пришел, Кейт.

Айвэн вяло повел рукой в мою сторону, я встал с вежливостью, привитой мне родителями, и был идентифицирован, как «мой пасынок».

Доктор Кейт Роббистон в знак уважения ко мне привстал и, смерив меня острым взглядом, задал мне еще более острый вопрос:

— Какие анальгетики вы принимаете?

— Аспирин.

Я купил его в аптеке на вокзале Юстон.

— Угу. — Усмешка. — У вас аллергия к другим лекарствам?

— Не думаю. Пожалуй, нет.

— Тогда попробуйте вот это. — Он извлек маленький пакетик из внутреннего кармана своего пиджака и протянул мне. Я с благодарностью принял предложенное мне средство.

Айвэн, озадаченный, спросил, что происходит.

Доктор Роббистон, приготовив стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления, скороговоркой произнес:

— Как зовут вашего пасынка?

— Александр Кинлох, — сказал я.

— Каждое движение причиняет Александру боль.

— Что?

— А вы не заметили этого? Нет, вижу, что нет. — И, обращаясь ко мне: — Анестезиология, помимо общей терапии, — моя специальность. Боли не скроешь. Это невозможно. Если вы не принимаете медикаментов, можно применить органические средства. Автомобильная авария?

Весело подмигнув, я ответил:

— Четверо головорезов.

— Правда? — Он оживился, и в глазах у него загорелся неподдельный интерес. — Не повезло вам.

— О чем вы говорите? — спросил Айвэн. Покачав головой, я дал понять доктору Роббистону, что лучше на этот вопрос не отвечать, и доктор принялся осматривать и выслушивать своего пациента, без излишней суеты и не комментируя моего состояния.

— Все в порядке, Айвэн, — ободряюще произнес доктор, быстро убирая свои инструменты. — Сердце работает, как часы, как у ребенка. Но напрягаться не надо. Начните с небольших прогулок вокруг дома. Можете воспользоваться при этом помощью своего крепкого пасынка. Как ваша дорогая супруга?

— Она в своей гостиной, — сказал я.

— Замечательно. — Он ушел так же стремительно, как и появился. — Я заскочу к ней, Айвэн. На пути к выходу он метнул в меня быструю улыбку.

Я снова сел напротив отчима и проглотил одну из таблеток, которые дал мне доктор Роббистон. Со своим диагнозом он попал точно в яблочко. Полученные удары давали знать о себе.

— Он действительно хороший врач, — сказал мне Айвэн, как бы оправдываясь или защищая доктора Роббистона от моих возможных нападок.

— Превосходный, — согласился я. — С чего бы вам сомневаться в нем?

— Он всегда очень спешит. Пэтси хочет, чтобы я сменил врача... — Айвэн нерешительно поежился. Казалось, лишь тень осталась от его прежней решимости.

— Зачем вам менять врача? — спросил я. — Он хочет, чтобы вы поправились, и сам приходит к вам на дом. В наши дни это такая редкость.

Айвэн нахмурился:

— Пэтси говорит, он слишком тороплив.

— Не каждый думает и двигается с одинаковой скоростью, — примирительным тоном сказал я.