Богдан обнял ее и поцеловал в щеку — от этого поцелуя девушку бросило в жар, но не в жар страсти, а как-то странно залихорадило, как будто от высокой температуры, когда ломит все тело и опухает гортань.

Он привез ее в Строгино, к знаменитым новым домам на набережной Москвы-реки. Они прошли через огромный холл, поднялись на самый верх, и тут Варя хоть на секунду, но забыла о дурном настроении. С террасы пентхауза перед ней расстилался город. По лиловому весеннему небу мчались синие облака, а Варе, которая стояла, облокотившись о перила, казалось, что это не облака плывут, а дом и она сама.

— Чувствуешь? — прошептал Богдан.

— А? — встрепенулась она.

— Кажется, что летишь… — тихо продолжил он. — Свобода. Простор. Ветер. И ты.

— Да-а… — протянула Варя, которая глаз не могла отвести от реки, от бесконечного леса, на который будто накинули прозрачный шифон — распускалась молодая листва, и от отблесков города — сверкающих окон домов, фонарей и шоссе, мерцающего красными и желтыми огнями.

Богдан обнял ее сзади, и они постояли так некоторое время. Потом они оказались на широком диване, и он обнимал ее так же, как тогда, на острове, и его руки опять были сухие и горячие, от губ пахло карамелью, и она все восхищалась, какой же он красивый… Но на этот раз отчего-то было тяжело в груди — словно застрял ком и голова стала свинцовая…

Богдан запутался в золотой цепочке с золотым крестиком.

— Сними, — попросил он.

Варя покорно сняла, положила на тумбочку. А Богдан взял ее голову в ладони, приподнял и поцеловал — так жарко и нежно, что ком, наконец, растаял. Тяжесть отпустила, тело стало легким и послушным, она раскрылась — устремилась ему навстречу, и движения вновь стали непринужденными, страстными, и ей опять, как тогда, до судорог захотелось его, захотелось принять его тело, двигаться навстречу, любить его, обнимать, надеяться, что это навсегда, что этот мужчина станет родным и понятным…

Когда он был сверху, когда она чувствовала, что их кожа слипается и что он уже не чужой, не другой, не отдельный, а что они вместе — одно целое, что их нельзя разделить, Варя открыла глаза и едва все не испортила. Тени, огни, луна — все причудливые отблески большого города словно превратили его лицо в маску, сделали страшным, черным, острым и злым — он стал похож на демона, на призрака… Но Варя встряхнулась, догадалась, что все дело в светотени, закрыла глаза, снова почувствовала его и свои движения, забыла о секундном ужасе, от которого все внутри заледенело…

Но все же, о чем она и сама не знала, где-то в душе осталось смутное подозрение, ощущение беспокойства, и это чувство, как она поняла уже потом, тикало в ней, как часы.

* * *

Лиза ехала на свидание с несвойственным ей волнением. Она так разволновалась, что минут пять не могла припарковать машину. А умением ловко втиснуть свой мини-«Ровер» в сантиметре от соседних машин Лиза гордилась особенно — подруги решались на парковку лишь тогда, когда до соседних авто было не меньше полутора метров, а она ни разу не поцарапала бампер! Но вот сейчас ее как будто подменили: Лиза вертелась, потела, пыхтела, а ее «малышка» никак не желала устраиваться на ночь. Наконец, кое-как пристроив «Ровер» на тротуаре, Лиза промокнула лоб влажной салфеткой, схватила сигарету, сделала несколько затяжек, разозлилась на себя, раскрошила окурок в пепельнице, взяла сумку (красную «Биркин» от Гермес — утешительный приз после второго развода) и, задрав нос, пошла к подъезду четырехэтажного нового дома в Гагаринском переулке. Толкнула стеклянную дверь и очутилась в холле, отделанном деревянными панелями. Посреди холла лежал ковер, стояли диваны, горел камин, а за красивой, из настоящего дуба стойкой сидел портье. За спиной портье маячил охранник.

— Добрый вечер, я к Федору Лифанову, — надменно сообщила Лиза. — Он вас предупреждал.

По ее тону портье должен был понять, что не предупредить о ее визите Федор Лифанов не мог. Но вся глупость была в том, что Лиза очень боялась, что не предупредил Федор о поздней гостье, что сейчас портье вежливо, но высокомерно предложит ей подождать на этих самых диванах, что рядом с камином, и она, сгорая от стыда, не будет знать, что делать — ползти домой или покориться и ждать.

«Я веду себя, как идиотка! — злилась Лиза. — Я же не родственница из деревни, в конце концов!»

— Я провожу вас, — сказал портье и вышел из-за стойки.

Лиза едва сдержала вздох облегчения.

Федя сказал, что освободится поздно, но закажет ужин из ресторана и даст ей ключ. «Ключ — это почти кольцо», — внезапно подумала Лиза и покраснела от собственной глупости. Она никогда — никогда! — не вела себя как «глупая баба», а тут вдруг разобрало. Просто любовник дает ей ключ от квартиры, чтобы она там его ждала — желательно уже без трусов…

Но тут опять ниоткуда возникло это нелепое кольцо — на этот раз с бриллиантом, в платиновой оправе, и Лиза даже задумалась: от Гарри Уинстона или от Тиффани? Продается у нас вообще этот Гарри Уинстон?

Лиза чуть было не выругалась вслух, но сзади кашлянул портье, и она взяла себя в руки.

Они поднялись на четвертый этаж, вышли из лифта и оказались в просторном холле с двумя квартирами. Портье подвел ее к дверям с латунной табличкой «Лифанов», пожелал спокойной ночи и спустился не на лифте, а по лестнице.

Замок открылся бесшумно, дверные петли даже и не подумали скрипеть, и отчего-то Лиза тоже бесшумно, на цыпочках, вошла в квартиру и, воровато озираясь, прикрыла дверь. Из открытых дверей по правую и левую сторону в прихожую проникал лунный свет — в нем все казалось зловещим и мрачным. Лиза сняла туфли, чтобы не топать каблуками, и тут же пожалела — громкое цоканье могло бы оживить эту странную, безжизненную тишину. Но обратно влезать в туфли было лень — слишком много ремешков, да и глупо, поэтому она принялась ощупывать стены в поисках выключателя.

Наконец, вспыхнули лампочки и осветили большую квадратную прихожую со старинной мебелью, бронзовой люстрой и старомодным восточным ковром.

«Прямо Агата Кристи», — подумала Лиза, разглядывая обстановку, напоминающую интерьеры в фильмах о «настоящем английском убийстве».

Сначала она пошла в комнату по правую руку — это была гостиная. Камин, кожаные диваны, все те же старомодные ковры, шкура тигра — это Лизу впечатлило, она с опаской покосилась на страшные белые клыки, старинные мрачные картины на стенах. Одна ее особенно удивила: краски так потемнели от времени, что изображение сливалось в сплошную буро-черную массу.

Она решительно направилась в комнату, что располагалась слева от холла, — это была столовая с массивным длинным столом, с буфетом с зеленым бутылочным стеклом на створках, с горкой, натюрмортами на стенах, стульями, обитыми вишневым бархатом.

По коридору Лиза дошла до кухни, которая поразила ее только своими размерами, заглянула в ванную — она была совершенно черной, даже раковина и ванна из черного мрамора.