На улице было жарко и немного пыльно. На зеленой лужайке участка дышалось как-то легче, чем на деревенской улице, где проезжающие машины и велосипеды взбивали облака песка. Кучка юных велосипедистов, кстати, как раз проезжала мимо, в сторону узкой тропинки перед шлагбаумом, отделяющим деревню от коттеджного поселка. Там, как знала Юлька, располагался основной деревенский пляж. Не та тихая заводь, в которой купалась она сегодня утром, а настоящий насыпной пляж с мелким белым песком.

Один из мальчишек спешился аккурат у Юлькиной калитки, нагнулся, чтобы завязать шнурок на разбитых, очень заслуженных кроссовках, снизу бросил любопытный взгляд на Юльку и Веронику, попытался заглянуть внутрь двора, но заметил, что они на него смотрят, шмыгнул носом и с независимым видом полез обратно на велосипед.

— Гришка-а-а-а, ты идешь?! — окликнули его уехавшие вперед друзья.

— Да-а-а! — заорал он в ответ и уехал, подняв новое облако пыли.

— Так, — деловито сказала Юлька, проводив мальчишек глазами, — на моей стороне крайний дом — Игоря Петровича и Ирины Сергеевны, там ты уже была, и там тебя уже облаяли. Следующий дом мой, и со мной тоже все ясно. Вон тот дом, ближний к основному пляжу, принадлежит Николаю Дмитриевичу, но его сейчас нет. Он на работу уехал. Впрочем, я не думаю, что это его собака. Больше я тут никого не знаю, поэтому предлагаю начать вот с этого дома напротив моего. Пойдем?

— А если нас снова облают? — жалобно спросила Вероника.

— Переживем, в крайнем случае гавкнем в ответ. Не бойся.

* * *

Впрочем, особой уверенности в том, что говорила, Юлька не чувствовала. Ходить по чужим дворам ей было внове. Но не бросать же на произвол судьбы эту милую девочку с огромными глазищами и неправильным выговором! Да и собаку жалко. Пропадет ведь. Юлька решительно перешла дорогу и постучала в калитку.

— Входите, открыто, — послышался женский голос.

Этот дом был самым обыкновенным. Добротный одноэтажный деревенский дом с мезонином, очень похожий на тот, что купила Юлька, только более ухоженный: свежевыкрашенный в веселый желтый цвет, с сияющими белыми резными наличниками на окнах. Газон во дворе был аккуратно подстрижен, грядки ровные, словно вычерченные по линейке. К удивлению Юльки, они были присыпаны чем-то похожим на опилки. Чуть поодаль стояли детские деревянные качели, небольшая прямоугольная беседка с мангалом, а при ней — деревянный настил, на котором расположились два шезлонга. Было видно, что владения свои хозяева любят и заботятся о них старательно.

К ним уже спешила полная улыбчивая женщина лет шестидесяти, вытирала руки клетчатым фартуком, надетым поверх ситцевого платья в цветочек.

— Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь?

— Даже и не знаю, — ответила Юлька и тоже улыбнулась. Женщина была приятная и с первого взгляда располагала к себе. — Мы ищем хозяев вот этой собаки. Не ваша?

— Нет, у нас Дик. Лайка. Муж с ним на охоту ходит, — пояснила женщина и, поймав обеспокоенный Вероникин взгляд, добавила успокаивающе: — Да вы не волнуйтесь, он в вольере заперт. Не тронет песика вашего.

— Да он не наш, — начала объяснять Вероника. — Забежал к нам на территорию просто.

Она махнула рукой в сторону своего дома.

— Ой, так вы из коттеджного поселка? — догадалась женщина. — То-то я смотрю, одеты чудно, не по-нашему. Не по-деревенски, то есть.

— Вероника из поселка, а я ваша новая соседка. — Юлька решила воспользоваться случаем, чтобы познакомиться. — Купила вон тот дом. Меня зовут Юлия. Юля.

— Лексей, что ли, дом продал? — женщина всплеснула полными руками и закричала куда-то в сторону: — Вася, Вась! Ты слышь, Кириллыч-то дом продал! Ну надо же, а не говорил ничего!

Из-за дома появился крепкий коренастый мужичок с седой проплешиной на голове, но гладко выбритый и подтянутый. Видимо, отставной военный.

— До-о-ом! — протянул он. — Ну так что ж с того? Владелец, имеет право. Вот же ж скрытный мужик! Всегда таким был.

— Он к детям уехал, — сочла нужным пояснить Юлька. — Я так поняла, что у него что-то случилось, потому что он за неделю собрался. Объявление в газете дал о продаже, а я увидела и купила.

— К каким детям? — Теперь женщина выглядела искренне удивленной. — Не было у него никаких детей. Один как перст жил, с тех пор как Женечка утонула.

— Женечка? Это его дочь? — Юлька даже вздрогнула, представив степень постигшего старика горя.

— Да нет, какая дочь? Он и женат никогда не был. Шальной в молодости мужик был, все его куда-то носило. Где только не работал. И матросом на трале, и шахтером был, и скалолазом — всего и не упомнишь. В восемнадцать лет, как в армию ушел, так только наездами домой и возвращался. Я-то почему знаю? Мамки наши дружили. Лексей-то меня старше был. Я родилась, он аккурат в армию ушел. Я-то у мамки последыш, а они с Клавдией Васильевной, царствие ей небесное, подруги были до самой смерти. Вот она про Лексея всегда все и рассказывала. Очень уж горевала, что не женится он никак.

— А Женя? — От обилия имен и ненужной, в общем-то, информации у Юльки голова начала идти кругом.

— Так я ж и говорю. Женя его племянница была. Дочка младшего брата. Володей его звали. Он-то как раз женился. Невеста у него городская была. И он к ней в город переехал. На заводе работал, на нефтеперегонном. Дитенок у них народился. А потом они с женой в Крым поехали, на машине. Ладно, малую с собой не взяли, у бабки с дедом оставили! И на машине разбились. Вот горе-то какое! Клавдия-то Васильевна за одну ночь поседела. Вот как по младшему убивалась! А Женечка сиротой осталась. В шесть-то лет! Ну бабка с дедом ее к себе забрали, конечно. А потом, когда уж они померли, старые были, больные, Лексей вернулся домой. Он им так-то помогал девку растить, деньги присылал, в отпуск приезжал, подарки привозил. А потом и вовсе тут осел, в деревне. И после смерти родителей стал Жене опекуном. Ну а потом, как она утопилась, так он один и остался. Так что нет у него семьи, не к кому ему уезжать было.

— Утопилась? — подала голос Вероника, которая до этого слушала молча и с легким недоумением на лице. Чужая семейная история, с бухты-барахты вываленная совсем незнакомыми людьми, казалась ей неуместной, но тут любопытство пересилило.

— Ну да, — женщина закивала, часто-часто, видимо, ей очень хотелось поговорить. А тут и случай представился в лице сразу двух собеседниц. — Это было ровно тридцать лет назад. Такое лето выдалось! Жаркое, грозное. Что ни день, то гроза. Старики еще судачили, что гром — это божья кара. Мол, сердится всевышний на нас за что-то. Не к добру это. И как накаркали. Сначала Митька утоп. И в ту же ночь Женечка утопилась. Сбросилась с обрыва — там, выше по течению, обрыв есть. И под ним омут.

— Кто такой Митька? — ошалело спросила Юлька.

— Да боже ж ты мой, мальчишка деревенский! Прокопьевны нашей младший брат. Юркий такой был, сорвиголова, вечно лез куда не просили. Вот он перед грозой на речку побежал купаться — и утоп.