Везде были видны опустошительные следы войны и почти девяти лет запустения. Побелка дома выцвела, мягкий серебристо-серый цвет открытой ветрам и дождям древесины создавал впечатление упадка. Дощатые изгороди, окружавшие поля, исчезли, сожженные в кострах двух армий. Металлические инструменты из кузницы были реквизированы, так же как мулы, большинство лошадей и столько кур, уток, коров и свиней, сколько можно было поймать. Хлопковый амбар все еще чернел обгоревшей кладкой с тех пор, как конфедераты сожгли его, чтобы «белое золото» не попало в руки врагу. Поля, прилегающие к дому, были засеяны. Там виднелась мягкая зелень рядов нового хлопчатника. Другие поля, дальше, лежали нераспаханные и зарастали молодыми побегами эвкалипта и сосны, затягивались сорной травой и плетьми дикого вьюна. Из четырех или пяти хижин, где жили негры-издольщики, поднимались дымки. Но у большинства хижин обвалилось крыльцо, были сорваны двери и разрушены ступеньки, а стены увиты гирляндами жимолости и дикого винограда.

Один из заборов вокруг дома был восстановлен. Этот забор из кольев защищал цветы тетушки Эм от цыплят и другой живности. Поголовье коров и роющих землю свиней начало восстанавливаться. Им позволялось свободно бродить по окрестностям, питаясь подножным кормом из-за нехватки другого. За забором двор был очищен от травы, а песчаная почва разровнена граблями на геометрические фигуры. Но по краям и с каждой стороны парадной лестницы теснились клумбы нежных вербен, маргариток, голубого цикория, а также ряды ирисов и жонкилий, которые уже отцвели. По углам располагались кусты сладких олив, а еще глянцевые камелии, белые цветы калины, таволги, цветущие каждый месяц розы. У ворот росла плетистая роза с буйными побегами, покрытыми глянцевой зеленой листвой. Ее бледно-розовые цветы в изобилии рассыпались по возвышавшемуся над розовым кустом дереву и издавали такой сладостный аромат на утреннем солнце, что кружилась голова.

Рэнни остановился у покрытого розовыми цветами дерева. Летти встала рядом с ним и закрыла глаза, глубоко вдыхая невообразимый запах. Было так тихо, что она могла слышать жужжание пчел среди цветов и мягкий шелест ветерка в блестящих листьях розы.

Как тихо было здесь по сравнению с городом, из которого она уехала, с его стуком колес, руганью извозчиков и криками уличных торговцев. Трудно было думать о смерти и мести, трудно было помнить, что эта прекрасная земля истерзана войной и все еще бывает ужасной от ночной жестокости. Но она должна думать и помнить.

У ее плеча раздался тихий щелкающий звук. Летти открыла глаза и увидела, как Рэнни отламывает изящный розовый цветок от изогнувшегося побега. Его лицо было поглощено работой, он сорвал нижние листья, бросил их на землю и твердым большим пальцем один за другим сбил шипы. Некоторое время он стоял с цветком в руках, потом, склонив голову в легком поклоне, преподнес ей тугой, наполовину раскрытый бутон.

— Это вам, мисс Летти.

— Мне? — В голосе ее звучало недоверие. Она не привыкла к подаркам от мужчин. Подношение розы и упоминание ее имени, даже вместе с уважительным «мисс», вызвали у нее неспокойное чувство нежелательной близости.

— Он похож на вас.

Она пристально смотрела ему в лицо, все чувства напряжены в поисках какой-нибудь неуловимой двусмысленности. Наконец, она спросила:

— С шипами или без шипов?

— Что?

В его жесте были искренность и изящество рыцаря. Было нетактично с ее стороны подвергать сомнению знак внимания и отказываться от подарка, так заботливо приготовленного для нее. Она не могла отказаться, не обидев его. Летти приняла розу, поднесла ее к лицу, чтобы вдохнуть аромат, в то же время она была настороже и думала о причине такого подарка. Если какая-то причина помимо мгновенного порыва или какого-нибудь полузабытого приема из искусства флиртовать и имела место, она не была очевидна.

Рэнсом Таил ер был хорошим гидом. Он объяснял коротко, простыми фразами предназначение комнат и строений, которые показывал. Отвечал на вопросы точно, без ненужных подробностей. Он хорошо знал дом и окрестности, что было неудивительно, ведь Сплендора была его домом. Интересно, сможет ли он так же легко разговаривать в другом месте?

Что-то в этом мужчине-ребенке завораживало. Она не могла не смотреть на него, на настоящую мужскую красоту его лица и тела. В том, как он держался, была такая уверенность, такая гордость, несомненно наследие прошлых лет, потому что сейчас в нем была заметна усталость, а на блуждающие в глазах огоньки было больно смотреть. Голос его был низким и мягким, а легкие улыбки, при которых у глаз появлялись морщинки, вызывали в груди странное чувство. Признание того, что ей интересно его слушать, должно было заставить ее чувствовать себя глупо, и она почувствовала бы себя глупо, если бы не понимала, что он для нее — пример обучаемости, способности мыслить при умственных отклонениях. Ее любопытство было естественным любопытством учительницы.

— Рэнни, а вы читаете… я имею в виду после ранения?

— Немного.

— Но вы узнаете слова, буквы? Он легко кивнул.

— Вы можете писать?

На его лицо набежала тень, он повторил:

— Немного.

— Вы хотели бы научиться большему?

— Нет.

— Но почему?

— Я не смогу!

— Вы, может быть, в состоянии сделать больше, чем думаете.

— Не смейтесь надо мной. — Он отшатнулся от нее, его голос звучал глухо.

Летти протянула ладонь и дотронулась до его руки:

— Да нет, я серьезно. Я хотела бы помочь.

Рэнсом затих, повернул голову и посмотрел на правильный овал ее лица, спокойный свет в глазах. Внезапно его охватила дрожь так, что ему пришлось напрячь мускулы, чтобы побороть ее. Уже давно он не видел в глазах женщин нечто большее, чем смущение и жалость.

— Вы не сможете, — сказал он тихо.

— Я могу попробовать.

Летти почувствовала, как его рука напряглась под ее пальцами. Это было поразительно, но она испытала почти не поддающийся контролю порыв потянуться вверх, отбросить мягкую прядь волос, ниспадающих на его шрам на виске, ощупать старую рану кончиками пальцев, как будто она надеялась, что ее прикосновение исцелит его. Она подавила этот порыв, но так и не смогла отвести взгляда от его глаз. Медленно шли секунды. Над ними кружила пчела. Плавно пропорхала мимо бабочка с крыльями кремового цвета.

На них осыпалась роза. С тихим шепотом падали вниз лепестки и опускались на широкие плечи Рэнни, где они лежали, мягкие и тонкие, на грубом полотне синей рубашки. Один лепесток упал Летти на ладонь, которой она касалась его руки, она восприняла это нагретое солнцем ласковое прикосновение как благословение.

— Эй вы, двое! Что вы задумали?

Летти вздрогнула, напуганная криком. Это была тетушка Эм. Пожилая женщина приближалась к ним по дороге. Лицо ее прикрывала от солнца широкополая шляпа, а на руке раскачивалась пустая корзинка.