подумать, что автором первого – и самого загадочного – герметического произведения из всех присутствующих станет Ирен Гилель-Эрланже! Её трактат Путешествия в Калейдоскопе, имеющий форму футуристического романа, был написан за шесть лет до публикации Тайн Соборов Фулканелли. У всякого, кто знаком с нашим искусством, после прочтения книги не остаётся сомнений: она написана инициатом. И, тем не менее, не существует никаких свидетельств участия Ирен в Братстве Гелиополиса или в экспериментах, проводившихся в лаборатории де Лессепса. Похоже, оперативный опыт этого автора почерпнут либо из внутренней лаборатории, либо из откровений подруги… Или, быть может, из семейного архива.

Сюжет Путешествий в Калейдоскопе построен на взаимоотношениях четырёх главных героев – инженера Жоэля Жоза (j’ose – «я дерзаю»), графини Веры (танцовщицы, славящейся изменчивостью своей натуры, чей дом в романе находится на авеню Монтень), её сестры и соперницы Грас, а также юноши по имени Жилли, верного слуги Жоэля Жоза. Жоэль, изобретатель Калейдоскопа, который проецирует на экран душевные флюиды зрителей – очевидным образом artifex, оператор. Герметический смысл остальных персонажей ясно представлен ван Донгеном на обложке книги: имя Грас (grâce – благодать, сфира хесед) сопровождается символом огня, это наш скрытый Сульфур (недаром обладательница сего имени всегда носит вуаль подобно шекине иудейской традиции); ветреная и жестокая Вера представлена символом воды – это наш Меркурий, легкокрылый танцор, таящий опасность для тех, кто пытается им обладать; имя Жилли (j’y lis – «я читаю», что представляет наблюдателя, «одного из нас»; герметически «верный слуга» – синоним соли Земли) вписано в круг таким образом, что образованный им иероглиф Nitrum сразу же бросается в глаза (впрочем, как и отведённая этому персонажу роль servus fidelis). Обложка содержит ещё одну подсказку в отношении химической природы упомянутого юноши – используемое в качестве элемента декора начало слова «калейдоскоп», в котором отчётливо читается kali; это же слово вполне недвусмысленно указывает на период манвантары, характеру коего соответствует произведение.

Вскоре после выхода книги весь тираж был скуплен неизвестными и уничтожен; сохранились лишь экземпляры, которые Ирен лично раздала своим знакомым. Тем не менее, она решила отпечатать книгу повторно и даже устроила по этому случаю приём. В тот же вечер она почувствовала себя плохо и, пролежав несколько дней в лихорадке, причиной которой была, как принято считать, септисемия, возникшая в результате поедания заражённых устриц, 21 марта 1920 года покинула сей мир. Необъяснимым образом больше никто из присутствовавших на обеде не пострадал. После смерти Ирен исчезли все её бумаги, включая личную переписку, биографические заметки и даже черновики киносценариев…

Чувство меры, в той или иной степени присущее всякому автору из плоти и крови, требовало бы завершить на этом удивительную историю парижского доктора и его супруги, но книга реальности пишется иным пером. В тот год, когда состоялась публикация Путешествий в Калейдоскопе, Сергей Воронов женился повторно. Его избранницей стала Эвелин Карстерс Фрэнсис Боствик, дочь основателя Standard Oil Джебиза Боствика, одного из богатейших людей Америки, партнёра Джона Рокфеллера. Через два года после свадьбы Эвелин Боствик-Воронова скончалась при невыясненных обстоятельствах…

Профессор оторвал взгляд от окна и вернулся к письму.

«Вся история нашего искусства состоит из примеров умелой маскировки и выдуманных биографий; тебе не составит труда найти их в книгах, посвящённых внешним аспектам традиции. Однако, если вдруг тебе вздумается прогуляться тропинками этих исторических сказок в надежде обнаружить следы некоторых философских ключей, никогда не забывай, что подлинная тайна, подобно персонажам средневекового danse macabre, выглядит одновременно и комично, и жутковато, как образ одного французского доктора, ставшего героем кафешантанных песен, чьи заметки спустя полвека после его бесславной смерти помогли сделать имя многим учёным-геронтологам; в свою очередь, таинственные истории, сопровождаемые документальными свидетельствами, воспоминаниями очевидцев и всеми необходимыми атрибутами «научных феноменов» и «конспирологических тайн», часто оказываются не более чем мастерски разыгранными шутками, после многолетней выдержки в бочках наивной фантазии и слухов превратившимися в весьма крепкое зелье, что способно вскружить голову, но в конечном итоге не даёт ничего, кроме похмельного синдрома.

Я пишу тебе это, дорогой Филалет, не для того, чтобы отбить у тебя охоту читать биографии адептов или, тем более, подвигнуть на какие-либо мистификации или подлоги, но чтобы ты ясно понял: тот, кто достиг успеха в одном из приложений нашего искусства, может со значительным успехом применить своё мастерство в других областях, включая художественное творчество и общественные отношения; кроме того, нам не пристало судить друг о друге по той зыби на поверхности событий, которую обычно именуют «биографией»: волны бытия, порождаемые нашей подлинной личностью, доступны только взгляду субъекта, взирающего на эту поверхность со значительной высоты».

III

Зайдя на кафедру в начале следующей недели, мистер Абрахам обнаружил среди адресованных ему бумаг уведомление, в котором администрация факультета сообщала, что студент Айзек отчислен с курса в связи с переводом в другое учебное заведение, а именно в Университет Гвельфа. «Ясно, решил перебраться поближе к цивилизации», – констатировал профессор с иронией, в коей, тем не менее, ощущался привкус горечи. За последний месяц он привык к незримому присутствию молодого собеседника и, несмотря на то, что не получал ответных писем, находил некоторое интеллектуальное удовлетворение в причёсывании и отглаживании мыслей, каковые в его собственном мире уже много лет носили невзрачную робу очевидности.

«Вероятно, теперь у меня есть все основания перестать тратить время на эту корреспонденцию, поскольку к отсутствию писем от второй стороны прибавилось фактическое отсутствие адресата», – сделал вывод мистер Абрахам, однако никакого облегчения не испытал. «Впрочем, ничего не стоит узнать адрес студента в Гвельфе и хотя бы завершить сей импровизированный вводный курс алхимии, чтобы не жалеть о потраченном времени». Поскольку девушка-администратор уже закончила рабочий день, и на кафедре было безлюдно, если не считать нескольких слившихся с компьютером небритых ассистентов, профессору пришлось отложить выяснение адреса до более удобного случая.

Вечером, сидя в кабинете и задумчиво шаря взглядом по книжным полкам, мистер Абрахам натолкнулся на потёртую картонную папку без опознавательных знаков. Собственно, это происходило уже не в первый раз, но теперь хозяин кабинета всё же решил дать себе труд залезть на стремянку и выяснить, что за старые бумаги занимают место среди книг. В папке обнаружилась ксерокопия лабораторного курса минеральной алхимии Жана Дюбюи – английский перевод, выполненный студентами школы Les Philosophes de la Nature в конце 80-х годов прошлого века. Не без удовольствия профессор перелистал желтоватые страницы, останавливаясь на грубых рисунках, изображавших дистилляционные аппараты, символы алхимических субстанций и астрологические карты. «Хм, весьма кстати. Хорошее напоминание», –