Едва они закончили пить чай, как мистер Барбекью-Смит извинился: он должен немного поработать до обеда. Присцилла вполне его понимала. Пророк удалился к себе в комнату.

Без десяти восемь мистер Барбекью-Смит спустился в гостиную. Он был в хорошем настроении и, идя по лестнице, улыбался и потирал свои большие белые руки. В гостиной кто-то тихо наигрывал на рояле какие-то фрагменты. Мистер Барбекъю-Смит попытался угадать, кто бы это мог быть. Наверное, одна из молодых леди. Но нет, это был Дэнис, который, увидев его. поспешно и в некотором смущении встал.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал мистер Барбекью-Смит. — Я очень люблю музыку.

— Тогда я тем более не могу продолжать, — ответил Дэнис. — Я просто бренчу немного.

Они замолчали. Мистер Барбекыо-Смит стоял спиной к камину, с удовольствием вспоминая о том, как минувшей зимой он грелся у огня. Он не мог скрыть внутреннего удовлетворения и все продолжал улыбаться, думая о своем. Наконец он повернулся к Дэнису.

—Вы ведь пишете, не так ли?

— Гм, да, пожалуй. — немного.

—Сколько слов вы может написать за час?

—Признаться, никогда не считал.

—О, вам надо обязательно посчитать, обязательно. Это чрезвычайно важно.

Дэнис напряг память.

—Когда я в хорошей форме, — сказал он, — то полагаю, что статью в тысячу двести слов я пишу приблизительно четыре часа. Но иногда и много дольше.

Мистер Барбекью-Смит кивнул.

—Так, триста слов в час в лучшем случае.

Он вышел на середину комнаты, повернулся на каблуках и опять стал напротив Дэниса.

— Отгадайте, сколько слов я написал сегодня между пятью и половиной восьмого?

— Не могу себе представить.

—Нет, все-таки попробуйте. Между пятью и половиной восьмого — это два с половиной часа.

— Тысячу двести слов, — отважился Дэнис.

—Нет, нет. — Растянувшееся в улыбке лицо мистера Барбекью-Смита весело сияло. — Попробуйте еще раз.

—Тысячу пятьсот слов.

— Нет.

— Сдаюсь, — сказал Дэнис. Он понял, что не может пробудить в себе особого интереса к тому, как пишет мистер Барбекью-Смит.

—Что ж, скажу вам. Три тысячи восемьсот слов. Дэнис раскрыл глаза.

— Вы, должно быть, пишете в день очень много.

Мистер Барбекью-Смит вдруг перешел на чрезвычайно доверительный тон. Он пододвинул табурет, поставил его сбоку от кресла Дэниса, сел и начал говорить тихо и быстро.

— Послушайте меня, — сказал он, положив ладонь на руку Дэниса. — Вам надо зарабатывать своими книгами на жизнь. Вы молоды, вы неопытны. Позвольте дать вам хороший совет.

Интересно, чего хочет его собрат по перу? Дэнис попытался представить себе: может быть, даст ему рекомендательное письмо к редактору журнала «Джон о'Лондонс Уикли»? Или сообщит, кому можно писать небольшие статьи за семь гиней?

Мистер Барбекью-Смит несколько раз похлопал его по руке и продолжал:

— Секрет творчества, — сказал он в самое ухо молодого человека, — секрет творчества — это вдохновение.

Дэнис изумленно посмотрел на него.

— Вдохновение, — повторил мистер Барбекью-Смит.

— Вы имеете в виду поэзию, которая льется из души? Мистер Барбекью-Смит кивнул.

—О, в таком случае я полностью с вами согласен, — сказал Дэнис. — Но что, если вдохновения нет?

— Это именно тот вопрос, которого я ожидал, — ответил мистер Барбекью-Смит. — Вы спрашиваете, что делать, если вдохновения нет? Отвечаю: у вас есть вдохновение. Вдохновение есть у всех. Вопрос лишь в том, чтобы заставить его работать.

Часы пробили восемь. Но никто не появился: в Кроме все всегда опаздывали. Мистер Барбекью-Смит продолжал:

—Вот мой секрет. Отдаю его вам даром. — Дэнис пробормотал благодарность и сделал соответствующую гримасу. — Я помогу вам найти вдохновение, потому что не хочу видеть, как столь приятный, серьезный молодой человек тратит свою энергию и лучшие годы жизни на каторжный интеллектуальный труд, который можно полностью устранить с помощью вдохновения. Я сам занимался таким трудом и знаю, что это такое. До того как мне исполнилось тридцать восемь, я писал так же, как вы, — без вдохновения. Все, что я сочинил, я выжимал из себя ценой тяжелого труда. Так вот, в те дни я не мог написать свыше шестисот слов в час, и более того, часто мне не удавалось продать то, что я писал.

Он вздохнул.

— Нас, художников, — заметил он между прочим, — нас, интеллигентов, не очень-то ценят в Англии.

Дэнис подумал: нельзя ли как-нибудь, не выходя, конечно, за рамки приличия, отмежеваться от этого «нас» мистера Барбёкью-Смита. Подходящего способа не находилось, и, кроме того, было уже слишком поздно, ибо мистер Барбекью-Смит вновь продолжал свои рассуждения.

—В тридцать восемь я был бедным, борющимся за существование, усталым, перегруженным работой, никому не известным журналистом. Сейчас, в пятьдесят... — Он скромно умолк на мгновенье, сделал легкий жест и развел пухлые руки, словно демонстрируя что-то. Он демонстрировал себя. Дэнис вспомнил о рекламе молока фирмы «Нестл» — две кошки на стене при свете луны, одна черная и худая, другая белая, гладкая и толстая. До вдохновения и после.

—Все изменилось благодаря вдохновению, — торжественно сказал мистер Барбекыо-Смит. — Оно снизошло внезапно, как легкая роса с неба. Это случилось однажды вечером. Я писал мою первую небольшую книгу об этике поведения — «Примеры повседневного героизма». Вы, может быть, читали ее. Она стала моральным подспорьем — по крайней мере я льщу себя этой мыслью — для тысяч людей. Я дошел до середины второй главы и основательно застрял на ней. Безмерно уставший, я написал за последний час всего лишь сотню слов и не мог выжать из себя больше ничего. Я сидел, кусая кончик ручки и глядя на электрическую лампу, которая висела над моим столом — как раз передо мной, но несколько выше.

Он с особой тщательностью показал, как висела лампа.

— Вы когда-нибудь подолгу смотрели пристально на яркий свет? — спросил он, поворачиваясь к Дэнису. Дэнис, пожалуй, не помнил ничего подобного. — Так себя можно загипнотизировать, — продолжал мистер Барбскью-Смит.

Звуки гонга из зала доносились с нарастающей силой. И по-прежнему никого. Дэнис был ужасно голоден.

— Именно это произошло со мной, — сказал мистер Барбекью-Смит. — Я оказался в состоянии гипноза. Потерял сознат ние — вот так, — он щелкнул пальцами. — Придя в себя, я увидел, что уже далеко за полночь и что я написал четыре тысячи слов. Четыре тысячи! — повторил он, широко открывая рот, когда произносил слова «тысячи». — На меня снизошло вдохновение.

—Какой удивительный случай, — сказал Дэнис.