Еще до начала второй мировой войны здесь были созданы мощные оборонительные сооружения, значительно укрепленные в дальнейшем. Поэтому потери бронетанковых войск были значительными — с 13 января по 25 апреля 1945 года они составили 3525 танков и САУ. В 5-й танковой армии к 1 апреля оставалось в строю всего 76 танков и САУ (к началу операции имелось 585). В результате успешных действии, в первую очередь танковых частей, немецкие войска были рассечены на три изолированные группировки и прижаты к морю. В дальнейшем, к 25 апреля, они были ликвидированы.

И побольше снарядов!

Заключительным аккордом боевых действий на советско-германском фронте стала битва за Берлин. В бой были брошены огромные силы — 13 танковых и семь механизированных корпусов, 9 отдельных танковых бригад, большое количество отдельных танковых и самоходно-артиллерийских полков, всего 6250 танков и САУ — создавшие четырехкратное превосходство над противником. Немецкое командование смогло противопоставить им около 1500 танков и штурмовых орудий.

Уже в первый день операции, 16 апреля, командующий 1-м Белорусским фронтом Г.К. Жуков был вынужден использовать для прорыва вражеской обороны на Зееловских высотах основные силы 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, поскольку общевойсковые соединения, натолкнувшись на упорное сопротивление врага, остановились. Промедление могло привести к тому, что Берлин был бы взят войсками маршала Конева, чего Жуков никак допустить не мог. Однако и танки втянулись в затяжные бои, буквально прогрызая один оборонительный рубеж за другим.

Лишь к вечеру 19 апреля удалось прорвать 3-ю полосу одерского рубежа. В полосе 1-го Украинского фронта действия советских войск были более успешными. К исходу 18 апреля танкисты 25-го и 4-го гвардейского танковых корпусов завершили прорыв нейсенского рубежа обороны, открыв дорогу 3-й и 4-й гвардейским танковым армиям для обхода Берлина с юга. 25 апреля вокруг Берлина встречей 9-го гвардейского танкового корпуса 2-й гвардейской танковой армии и 6-го гвардейского механизированного корпуса 4-й гвардейской танковой армии сомкнулось кольцо советских войск.

Танкистам танковых и механизированных корпусов пришлось вести до 2 мая тяжелые бои на улицах Берлина, участвуя в ликвидации окруженной группировки. Капитуляция войск берлинского гарнизона и бои на подступах к Берлину обошлись дорогой ценой — за 23 дня боев было потеряно 1997 танков и САУ.

До последних дней войны исход стратегических операций советских войск решало подавляющее превосходство в численности личного состава и количестве боевой техники. Не случайно писатель-фронтовик Виктор Астафьев заметил, что мы победили врага, завалив его горами трупов наших солдат и залив реками крови.

«Иосиф Сталин» у Бранденбургских ворот

Беда наших генералов была в том, что они привыкли считать танки и пушки, абсолютно не придавая значения вопросам грамотного их применения. Нельзя назвать ни одного успешного для Красной Армии сражения, где бы победа была достигнута меньшими, чем у противника, силами.

Одним из парадоксов применения танковых войск было то, что ввод в сражение больших масс танков должен был происходить после прорыва пехотой обороны противника. То есть ничем не защищенные солдаты прокладывали путь бронированным, хорошо вооруженным боевым машинам. Полководец победы, маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков в беседе с будущим американским президентом генералом Эйзенхауэром поделился опытом прокладывания путей для танков через минные поля, на которые пускали пехоту. Этот опыт позднее заимствовали китайские и иранские генералы. Солдатская жизнь стоила гораздо дешевле танка.

В Красной Армии до конца шестидесятых годов не было машин для транспортировки пехоты на поле боя. Только с появлением боевых машин пехоты, эта проблема стала решаться.

Не успели отгреметь последние залпы второй мировой войны, как началась новая — «холодная». Советские маршалы и генералы военной генерации, до последних дней СССР занимавшие высшие командные посты, находились под неизгладимым впечатлением немецкого танкового блицкрига 1941 года. Танковые клинья в глубь обороны противника, поддержанные действиями тактической авиации, остались для них вершиной военного искусства. Потому, видимо, все последующие годы шла подготовка к «прошедшей войне» — связка «танк — истребитель-бомбардировщик» должна была господствовать на поле боя и решать исход сражений.

Прежде чем непосредственно обратиться к послевоенным танковым делам, попробуем бросить пытливый взор на пейзаж, на фоне которого создавался и закалялся танковый меч советской империи. Ведь он был порождением и неотъемлемой частью советской системы, следовательно, и историю его надо рассматривать в неразрывной связи с политикой и экономикой советской империи.

Все послевоенные годы танк был символом советской внешней политики. Танки объясняли восточным немцам и венграм, чехам и словакам, какой социализм надо строить, кто является их лучшим другом и союзником. Танки олицетворяли и сотрудничество СССР со странами третьего мира. Социалистический выбор тут же оплачивался поставками советского оружия и в первую очередь бронетанковой техники. Жители самых отсталых стран Азии и Африки никогда не слышали ни о Пушкине, ни о Толстом, но отлично знали Калашникова, автомат которого стал олицетворением советской промышленности, ее изделием № 1.

Надо заметить, что внешняя политика всегда была у нас исключительно ленинская и очень миролюбивая. Вождь мирового пролетариата в конце своей политической карьеры гордился тем, что «к вопросам престижа мы относимся совершенно равнодушно… Я уверен, что ни в одной державе нет в народных массах такого равнодушия и даже такой готовности встретить вопрос престижа самой веселой насмешкой. Мы думаем, что дипломатия современной эпохи все быстрее идет к тому, чтобы относиться к вопросам престижа именно подобным образом».

Не могу удержаться здесь еще от одной цитаты. Дмитрий Галковский в своем «Бесконечном тупике» дал, по-моему, блестящую характеристику деятельности верных ленинцев на международной арене: «70 лет наглого издевательства над общепринятыми нормами международных отношений, подлой, низкой мелочности, выгадывания копейки на чужом горе, предательства, открытого и уверенного воровства в глаза и, наконец, пустопорожней, неправдоподобной до глумления демагогии. И эта колоссальная «дипломатическая активность», к чему она привела? К скрытой, глубоко затаенной ненависти со стороны всех союзников и к холодному, равнодушному презрению со стороны Запада, который давно уже русских и за людей не считает».

В письме наркому иностранных дел Чичерину Ленин, сам того, наверное, не подозревая, определил программу действий советской дипломатии на долгие годы: «Очевидно, что действительно впечатление можно произвести только сверхнаглостью». Вот этой-то наглости у советской внешней политики было с избытком. Не будем здесь вспоминать многогранную деятельность в этом направлении товарища Сталина с его тайными протоколами и прочими не очень красивыми вещами. Его преемники тоже не одевали белых перчаток на кухне мировой политики. И примеров тому масса.