«Небо открылось внезапно…»

Небо открылось внезапно

И стало легко

Руки

Чуткие руки

протерли стекло

Утро – уютный вагон на Восток

В бережных пальцах

уснул терпкий сок

Краски в воду упали —

Цветная вода

Ты оступилась

(А может быть я?!)

Ты замолчала

И стало светло

Время ужалило в губы

Время прикрыло окно

«Водой наполнила кувшин…»

Водой наполнила кувшин

из красной глины

без глазури,

раскрасив новые холсты

небесной краской

Шелк свернули

две оробевшие руки

Два древних и глубоких глаза

глядят из мутной пустоты

Их блеск – сияние алмаза

их веки – золотая нить

Земные зеркала устали

Рассыпались песочные часы

под взглядом преисполненным печали

И черствый хлеб на каменном столе

добыча птиц,

сердца —

добыча страсти

Прошу тебя, вина мне принеси,

стань кровом страннику в ненастье.

Водой наполнила кувшин,

перекрестив дорогу под ногами

Не бойся змей —

они лишь голос тьмы

Тебя укроют Ангелы крылами

«Июня набухшая грудь…»

Июня набухшая грудь

во влажной ладони земли

Сорви сокровенную песню

с тяжелой и пыльной сохи,

сорви мне скрижали златые

с глубоких податливых вод,

Сорви нам иконы простые

с ранимых ветвей и сот…

«Липкие зерна ржаные…»

Липкие зерна ржаные

в крепких руках зажаты

свечи давно потухли

Травы ветром примяты

Мир из воды и камня

хрупок и ненадежен

Вспомни о том, что свято

Вспомни, как день твой прожит.

«Зерно не очищено…»

Зерно не очищено,

влажное,

словно камень и солнце

смешаны

В кувшинах наших мука

Мука из печали и времени.

Дела все отмерены,

взвешены;

помазаны

маслом и семенем

помазаны

кровью и ладаном

помазаны

дегтем и сахаром.

Я жду на земле нераспаханной

Я жду одряхлевшего пахаря

с сохою из чистого золота,

жнеца жду с косою жемчужною

в терновом венце

и солодом

напоен

укрыт покрывалами

обласкан ветрами и травами

я жду терпеливо

размеренно

в любви и тоске

вне времени

я жду…

«Когда я выйду из Египта…»

Когда я выйду из Египта

бездарных дней

бесцветных слов

Когда последние молитвы

мой верный Ангел вознесет

к престолу пресвятого Бога

к моей славнейшей Госпоже

Я буду в страхе и надежде

Я буду словно в странном сне

и хочется сказать немного

и хочется воздать хвалу

всему, что было так недолго,

что я любил и что люблю.

«Нацеди мне сладких трав…»

Нацеди мне сладких трав

С шеи оберег сорви

Ветер – то силен, то слаб

Звери на стальной цепи.

Лен просушен

И сестра

ткет цветное полотно

Вор сидит у царских врат

крошит битое стекло

На окладах у икон

Молоко всех матерей

Путь мой как веретено

в цепких пальцах палачей.

Нацеди мне долгих снов

безмятежных и простых,

чтоб не видеть жадных ртов

одичавших и пустых

«Ее искушенное тело…»

Ее искушенное тело

на руках моих

бесконечных,

обнаженное сердце – в струях речных

губы – в осоке укрыты.

Терпкая словно вино

ветру сестра

и подруга грозе

Тень свою забывает;

Предчувствуя ночь,

в безупречных одеждах

появляется тихо

и вновь исчезает,

растворяясь в полуночной дымке

Радостная и просветленная

возвращается в дом

к детям,

застывшим в тревоге

у окон,

в привычную леность

тяжелые бедра свои

опускает,

смеется.

Лесной полумрак

ее гладит рукою —

свой знак оставляет

на нежных плечах

на сосках

от желания горьких

на простыне теплой

и молча уходит,

скрываясь в корнях

твоих древних,

скрываясь в реке

твоих мыслей…

Земля моя,

Тана…

«Я корни пустил по земле…»

Я корни пустил по земле,

воедино сливая звезды

и крылья

Воды раскрылись

Я имя твое написал

на скрижалях небесных,

ветру напел твое имя

огню рассказал твои сказки

Воды раскрылись

Слоистые, гулкие воды

и гнев мой

как пух тополиный

растаял

в тоскующем звоне.

Над пламенем утро

склонилось

я слов не услышал

руки пустили корни

сквозь глину

песок

проникли

к сердцу

из льна и стали

к сердцу

деревьев цепких

«И красота горька…»

И красота горька

в круговороте ночи

Ладони – чистый воск

отерли пот со лба

Уже блестит роса

на деревянном ложе

Глаза мои мудры

Постель твоя чиста.

И камни у реки

хранят покой и верность

Прикосновенье рук

к дрожащему огню —

как медь на рану,

странная покорность

в глазах у ивы

Ветер пастуху

шепнул о чем-то

неизбежном,

хрупком

Тяжелый сон

под пологом светил

Еще так много дней,

чтобы раскрасить

тончайший шелк

неведомых глубин

«И не было радости больше, чем эта…»

И не было радости больше, чем эта

и небо бежало вдоль губ синим светом

по песням пропетым

по