Губы Сарэй задрожали.

– Последнее время мне не слишком-то удавался флирт, – сказала она тихо. – Разве вы не слышали, что мой недавний возлюбленный убил папу? И где были Балитанги, и Фонфала, и Темайда, когда нам угрожала опасность?

Тонкие брови Нуритин сурово сдвинулись.

– Твой недавний возлюбленный? Надеюсь, ты помнишь, сколько должна семье за то, что забавлялась с Броно.

Сарэй задохнулась от негодования. Виннамин поднялась и встала рядом с Сарэй. Дов сделала то же самое.

– Сарэй никогда не опозорила бы нас, встречаясь с человеком, которого не одобрял герцог, – сказала Виннамин. Щеки Сарэй были цвета свеклы.

Нуритин не сводила с нее взгляда.

– Броно заслужил смерть, – сказала она ровным голосом. – Ты оказала королевству услугу, убив его. – Она перевела взгляд на Дов и герцогиню. – Она что, совсем дурочка? Тогда лучше запереть ее где-нибудь, чтобы она не устроила нам неприятностей при дворе. Там сейчас не лучшее место для выяснения отношений. Регенты терпением не обладают.

– Она не дурочка, тетя, – сказала Дов. – Она лишь думает, что семье не следовало отдаляться от нас. Винна и я понимаем – и папа понимал, что семейство вынуждено было держаться от нас на расстоянии. А Сарэй не может с этим смириться.

– Пусть смирится, – сказала Нуритин колко, – у нее есть обязательства по отношению к Эльсрену и вашей мачехе, даже если ее не волнуют обязательства перед королевской кровью.

– Я никогда раньше не задумывалась об этом, – упрямо возразила Сарэй.

– Раньше между вашей семьей и троном было несколько наследников. А теперь только один. Ты выйдешь замуж ради блага твоего брата, и это благо является важным для всей семьи. – Нуритин оглядела собравшихся и кивнула: – Пойдемте наверх. Вы должны примерить наряды, которые вам предстоит одеть завтра в полдень. И я хочу увидеть Эльсрена!

На Балитангов работала целая армия швей. Нуритин помнила все размеры леди.

Али, Булэй и даже личная горничная герцогини Пембери помогали женщинам, которые шили быстро, но не успевали к сроку. Остаток дня Али потратила на осмотр дома и прилегающих территорий.

В саду открытый квадратный павильон весь светился заклинаниями против подслушивания. Внутри этого павильона не было слышно даже шума искусственного водопада, сбегавшего вниз по камням. Павильон предназначался для совершенно секретных бесед.

– Приди ко мне, – послышался позади знакомый голос, – воздух мертв под той крышей.

Али повернулась и заулыбалась. Новоприбывший был почти шести футов ростом, кожа его была цвета темного сахарного сиропа. Она не видела ворона Навата вот уже пять дней, и, как всегда после разлуки, поняла, как скучала по нему. Все в нем делало ее счастливой. На вид Навату было лет девятнадцать или двадцать. Его глубоко посаженные карие глаза отмечали любое движение вокруг. Редкая девушка не провожала его взглядом. Нават не был похож на обычных людей, и это было объяснимо: он пробыл в обличий человека только год. Он и вел себя чаще всего как ворон и лишь иногда как человек.

Их дружба началась, когда он был вороном, преподающим Али, по просьбе Киприота, язык воронов. Во время уроков Али так очаровала Навата, что он превратился в человека. Он сказал, что это умеют все вороны. Сердце Али забилось сильней, и она вышла из павильона. Нават был одет в чистую одежду, черные волосы зачесаны назад. Он был босиком.

– Ты забыл ботинки, – напомнила ему Али. Положив руки ему на грудь, она встала на цыпочки и поцеловала его.

Нават отступил назад.

Али посмотрела на него и опустила руки. Ей показалось, что он оттолкнул ее.

– Целоваться не будем? – спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как обычно. – Я расстроена.

– Ты сама говорила, что я не должен целовать тебя перед людьми, – напомнил ей Нават. – Они заподозрят тебя в распущенности, если увидят, что мы целуемся.

– Но мы же не на людях, – объяснила Али терпеливо, – мы ведь можем зайти за дерево, Нават, и поцеловаться там.

Она шагнула вперед, Нават вновь отступил.

– Я вот думаю, – произнес он, – ты позволяешь мне целовать себя и чистить тебе перышки, но спариваться со мной ты не собираешься. Наверное, ты думаешь, что спаривание не важно, если можно целоваться и чистить перышки. И вот я думаю, может, если я тебя не поцелую, ты захочешь со мной спариваться? И завести птенцов? И остаться со мной на всю жизнь?

Али потерла виски. Трудно заставить бывшего ворона смотреть на жизнь под другим углом.

– Я не говорила, что не буду спариваться с тобой, потому что мы целуемся и чистим друг другу перышки, – сказала она терпеливо. – Просто я не могу отвлекаться. Весна и лето обещают быть очень опасными. Сейчас неподходящее время для спаривания. Мы не можем рисковать.

– Вся жизнь – это риск, Али, – ответил Нават рассудительно. – В любой момент в нас могут выстрелить. Можно сгореть при лесном пожаре или при извержении вулкана. Риск не закончится, когда бог получит свой Архипелаг обратно.

Али вздохнула.

– Нет, но моя задача будет выполнена, и тогда мы сможем спариваться.

– А что, если тебя убьют? – спросил Нават. – Или если меня убьют? Или Броно унесет тебя далеко?

«Иногда с вороном трудно разговаривать, – нетерпеливо подумала Али. – Этим можно заработать себе только головную боль. Ничего, совсем скоро он снова будет красть поцелуи».

Желая поменять тему разговора, она спросила:

– Что было утром? Это выглядело так, будто все вороны Архипелага решили привлечь внимание к нашему прибытию.

– Вороны прилетели, чтобы выполнить обещание, данное богу, – ответил Нават.

Али удивилась:

– Я думала, это касается только Танаира, и только прошлым летом.

Нават покачал головой.

– Не только Танаира, – объяснил он, следя темными глазами залетавшими стормвингами. – Бог держит пари со всеми воронами Архипелага.

Али уставилась на него.

– Со всеми?

Ее друг кивнул.

– Пока ты тут, они помогут охранять Сарэй и Дов. Но пари Киприота действует только в том случае, если ты останешься в живых.

– Надо же, как вы рискуете, – усмехнулась Али. Нават по-птичьи пожал плечами, поднимая лопатки выше, чем плечи.

– Это не для тебя, – сказал он холодно. – Это для ворон.

В третий раз за день Али почувствовала себя словно после пощечины. Она спросила таким же голосом, как спрашивали презираемые ею девушки, заискивающие перед парнями:

– Ты на меня сердишься?

Нават закрыл глаза, словно прося о терпении. Он притянул к себе Али и нежно поцеловал ее. Они постояли рядышком, как будто не существовало ничего, кроме них. Наконец он отпустил ее. Теперь Али подумала о том, что сказать ей нечего.