под ногами и нагоняла на меня бесконечный страх. Снег придавил одну машину, она стала совсем плоской, как книга, эта машина. За ночь много снега растаяло, тут он лежит пятнами, а дальше, на холмах, снежный покров еще сохранился. Открытые просторы, холмы, между ними леса, поля опять стали немного коричневыми. Зайцы, фазаны. Один фазан вел себя как сумасшедший: он танцевал, кружился на месте, издавал странные звуки, но это не имело отношения к брачным играм. Он был как слепой и меня не увидел. Я мог бы взять его голыми руками, но делать этого все же не стал. Со склонов на дорогу стекают мелкие ручейки. Посреди проселочной дороги бьет источник, а чуть дальше разлился ручей, превратившийся в озеро. Вороны ссорятся из-за чего-то, при этом одна из них плюхается прямо в воду. На сыром лугу валяется забытый кем-то пластмассовый футбольный мяч. От стволов деревьев идет пар, как от живых существ. Я делаю передышку на скамейке за Зеедорфом, потому что боли в бедре не дают покоя. Болеть начало еще ночью, и я не знал, как положить ногу. Ночлег обошелся в двенадцать марок, включая еду. Поваленные стволы деревьев отливают против света серебром, от них идет пар. Чижи, канюки. Канюки сопровождают меня всю дорогу, начиная с Мюнхена.

Понедельник, 2.12

Бёзинген – Зеедорф – Шрамберг – Хоэншрамберг – Мемориальный дом[16] – Хорнберг – Гутах. В Шрамберге все еще выглядело прилично; жаркое из гуся, игроки в скат[17]. Один из них, когда проигрывал, вскакивал с места и ходил возбужденный между столами. Поднялся к крепости, оттуда вдоль гряды холмов к Лаутербахской долине, вместо того чтобы идти низом, и тут вдруг, безо всякого предупреждения, пошли шварцвальдские хутора и также, безо всякого предупреждения, зазвучал совсем другой диалект. Вероятно, я принял несколько неправильных решений подряд относительно своего маршрута, но в конечном счете, оценивая все это постфактум, можно сказать, что курс сложился верный; плохо только, что у меня не хватало нервов на то, чтобы повернуть назад, когда я осознавал ошибочность своего решения, вместо этого я исправлял ошибку, принимая еще одно ошибочное решение. Но я ведь все равно держусь воображаемой прямой линии, хотя это в действительности и не всегда возможно, но в целом отклонения не слишком велики… Лес расступился, открыв долину с высокими склонами, потом за последним домом начался крутой подъем к Мемориальному дому, по ту сторону холма я снова вышел на дорогу. Какая-то пожилая женщина, пухлая и бедная, собиравшая тут хворост, заговорила со мной, перечислила всех своих детей, кто когда родился, кто когда умер. Чувствуя, что я тороплюсь, она затараторила в три раза быстрее, сокращая на ходу целые судьбы, опустив для краткости смерть трех детей, к которой она все же потом вернулась, не желая совсем уж вычеркивать ее из рассказа: и все это на диалекте, из-за которого мне трудно следить за ходом повествования. Пережив кончину всех своих потомков, она ничего не захотела рассказывать о себе, сообщив только, что собирает тут хворост каждое утро; я с удовольствием задержался бы тут.

По дороге вниз я, прихрамывая, обогнал прихрамывающего человека. Спуск к Хорнбергу настолько крутой, что я чувствую нагрузку на колени и ахиллово сухожилие. На пятке, там, где начинается сухожилие, образовалось уплотнение: такое ощущение, будто связки находятся в футляре. В темноте я подергал дверь освещенного коровника, две пожилые женщины занимались дойкой, кроме них тут еще две девочки, десяти и пяти лет. Старшая девочка была поначалу очень напугана, потому что, как выяснилось позже, была уверена, что я грабитель. Потом она прониклась доверием, и мне пришлось рассказывать ей о джунглях, змеях и слонах. Она пыталась каверзными вопросами загнать меня в тупик, чтобы убедиться, правда ли то, что я рассказываю. Кухня у них очень бедненькая, обстановка убогая, но обе женщины не раздумывая предоставили мне угол для ночлега. Одна из них все удивлялась, что же такое случилось с Фредди, ведь он так прекрасно пел и так дружил с гитарой. Здесь же вертелась маленькая иссиня-черная кошка с белым пятнышком на хвосте и пыталась ловить мух на стене. Старшая девочка проходит теорию множеств. На ночь я даю ей свой нож, чтобы она, в случае если я действительно окажусь грабителем, чувствовала себя защищенной.

Дальше по долине Прехталь, дорога идет круто в гору, машин почти нет, все в туманной дымке, и воздух наполнен влагой. Коричневый папоротник с надломанными стеблями прилип к земле. Высокий лес и глубокие долины в клубах пара. Облака и туман ползут над головой. Повсюду сочится талая вода, на высоте вокруг меня одни сплошные облака, со всех камней стекают капли. Взгляд выхватывает только пустые формы, коробки, брошенные предметы. Ноги более или менее ничего. Эльцах, звонок по телефону; может быть, мне повернуть назад?

Для начала я съел булочку у колодца и обдумал, не стоит ли мне повернуть назад. Какая-то женщина с девочкой наблюдали за мной из-за шторы, используя в качестве дополнительного прикрытия клетку с волнистым попугайчиком. Я беззастенчиво разглядывал их, и они удалились. Я не пойду назад, я буду двигаться дальше. Бидербахталь, симпатичная пологая долина, луга, пастбища, красивые шварцвальдские дома, за Оберпрехталем прекрасная действующая мельница с водяным колесом, как на картинках в учебниках первого класса. В ручье валялся почти новенький женский велосипед, он долго не давал мне покоя. Преступление? Ссора? Здесь явно разыгралась какая-то по-деревенски приглушенная драма, думаю я. Выкрашенная в красный цвет скамейка наполовину залита водой. Кошка запрыгнула сверху на фонарь, висящий над дверью, и не знает теперь, как спуститься, потому что ей слишком высоко. Она тихонько раскачивается вместе с фонарем на ветру. Во время вчерашней бури, написано в газете, скорость урагана в Фельдберге достигала 160 км в час, а в районе Швабского Альба выше 130 км в час. Сейчас стало намного спокойнее, небо обложено облаками, погода как поздней осенью, сыро, все капает, облака нависают, трава прибита. Видел свиней под яблонями, под ними никакой травы, только глинистая жижа, и огромные свиноматки осторожно поднимают одну ногу из чавкающего месива, потом аккуратно опускают ее и снова проваливаются по самое брюхо в грязь. Я жадно пью воду из ручейков, текущих по лугам. В Бидербахе сворачиваю влево, то есть на запад, затем надо будет перебираться через горы. 13 часов 30 минут.

Когда я спросил дорогу у повстречавшегося мне мужчины, жизнерадостного крестьянина, тот сразу предложил меня немного подвезти на тракторе, ему все равно нужно наверх. Потом я поднимаюсь, пройдя через