Летом четырнадцатого года грянула свадьба. Из собора новобрачные на фаэтоне поехали в загородный ресторан, где собрались близкие люди, родственники Шангина. Было много подарков — меха, вазы, коробки со столовыми сервизами, рулоны кружев, настенные часы, морской пейзаж кисти Айвазовского. Гуляли до утра, провожая белую ночь.

— Выбрали маршрут свадебного путешествия? — поинтересовались у новобрачных. Надежда обернулась к мужу, давая понять, что это решает не она.

— Точно не знаем, — признался Шангин. — Поедем в Европу, как говорится, куда глаза глядят, быть может, остановимся в Швейцарии.

Надежда согласно кивнула, подумала, что наконец-то забудет репетиции, споры с антрепренером.

«Стану обычной женщиной, которой улыбнулось счастье. Трудом заработала право ничего не делать пару недель. Стану наслаждаться бездельем и любить, любить, любить!..» Первую остановку сделали в Праге, где посетили казино, затем покатили в Женеву, поднялись в горы за эдельвейсами. В отель возвращались под утро. Надежда на пороге сбрасывала туфли, бросалась на кровать, чтобы поспать, а вечером снова идти в ресторан, вести пустые разговоры с соотечественниками…

Очередную ночь катались в лодке по озеру, а утром Плевицкая проснулась от прикосновения мужа.

— Извини, что нарушил сон, но обстоятельства требуют срочного отъезда.

— Но нас ждет Лозанна, затем Париж! — капризно напомнила Надежда.

Всегда собранный, умеющий держать в узде эмоции, Шангин на этот раз был непривычно взволнован, говорил отрывисто, глотая слова:

— Началась война. Ее ждали, но не верили, что в нее втянут Россию. Бои ожидаются долгими и кровопролитными. Немцы предъявили ультиматум, потребовали приостановить у нас мобилизацию, министр Сазонов отверг требование, и кайзер объявил войну. Мы обманывались, когда думали, будто война не коснется родины…

— Но вчера на озере никто ни словом не обмолвился о войне!

— Это было вчера, ныне все говорят только о бомбежках с аэропланов, боях в Закарпатье, наступлении германцев.

— Война придет сюда?

— Швейцария соблюдает нейтралитет, мы с Францией, Британией вынуждены защищаться.

Не понимая всего случившегося, Надежда смотрела на мужа широко распахнутыми глазами.

— Поспеши со сборами, иначе закроют границу, мы застрянем в Швейцарии.

— Едем домой?

— Куда еще? — вопросом на вопрос ответил Шангин. — Я офицер, обязан вернуться в часть, чтобы исполнить святой долг. Впрочем, если пожелаешь, оставайся, здесь не будет эпидемий, голода…

— В чужой стране, не зная языка? Ну уж нет!

— Жаль, конечно, что свадебное путешествие приходится прервать. Не отчаивайся, хотя впереди трудное путешествие через несколько стран, главное, не стать интернированными.

Путь домой длился две недели. Не сразу добрались до турецкого порта, где пришлось ждать парохода, затем плыли в Крым. В Ялте пересели в дилижанс. Тряская езда по извилистой, петляющей дороге. Трое суток в забитом пассажирами вагоне…

В Петрограде Шангин облачился в военную форму, умчался в полк и вскоре отбыл на Румынский фронт.

Газеты не уставая трубили о скорой, почти молниеносной победе над германцами, которые пугали газовыми атаками, но минул месяц, другой, и пресса стала сдержаннее, о делах на фронтах писали коротко — хвалиться было нечем. Планы российского командования по отражению нападения агрессоров, успешному продвижению рухнули.

Почти целиком погибла в Мазурских болотах армия генерала от кавалерии Самсонова, сам Александр Васильевич попал в окружение и то ли утонул в трясине, то ли застрелился.

Читая про неудачи на передовой, Плевицкая молила Бога не дать погибнуть мужу. Чтобы круглые сутки не думать о подстерегающей Шангина смерти, развила бурную деятельность, организовала ряд благотворительных концертов в пользу раненых, обратилась к вдовствующей императрице Марии Федоровне, матери царя, с просьбой оказать содействие в отправке в один из полевых госпиталей сестрой милосердия:

Друзья, знакомые в один голос советовали не делать опрометчивого шага:

— Работа санитаркой найдется в столице. Благотворительные концерты нужнее ухаживания за калеками. За ранеными есть кому присматривать, петь же, как вы, не может никто. Не забывайте, что на фронте гибнут не только от огнестрельных ран, но и от тифа, испанки!

— Не пугайте, не отговаривайте — решила твердо, не отступлюсь, — ответила Плевицкая.

Протекция матери императора возымела действие, Плевицкая сменила концертный наряд на грубошерстное серое платье, косынку с красным крестом и отбыла в прифронтовой Брест.

2

Трудиться пришлось, как другим сестрам милосердия и врачам, под визг шрапнели, стрельбу, артиллерийскую канонаду. Плевицкая стирала грязные бинты, дежурила по ночам возле тяжелораненых, кормила с ложки безруких, купала беспомощных, обрабатывала раны, чистила на кухне котлы.

Почти два тягостных года провела Надежда на фронте. Быстро привыкла к стойкому запаху карболки, ночевкам под открытым небом на подводе. Все, что осталось по другую сторону лазарета, — огни софитов, кокошник на голове, шаль на плечах, гром аплодисментов, букеты поклонников — стало казаться сном. Как-то в дни затишья исполнила в палате выздоравливающих созвучную обстановке песню:

Плевицкая пела и верила, что щемящий душу романс поможет покалеченным быстрее залечить раны, встать на ноги, снова взяться за оружие.

Следующее выступление прошло в австрийском городке, в разбитой снарядом кирхе. Ни рояля, ни пианино, ни баяна не было, пришлось самой аккомпанировать на гитаре. Еще один концерт состоялся на станции в ожидании отправления в тыл вагонов с ранеными. После третьего романса певицу отозвала с импровизированной сцены медсестра.

— Зачем позвала? Мне еще петь. На тебе лица нет: что случилось? — спросила Плевицкая. — Пришел приказ покидать город, надо готовиться к эвакуации?