— Потом к целителям. Дай закурить, — сказала Талия, глядя на перевязанную руку.

— Извини, но нет. Сигарет нет. Сгорели вместе с курткой, — я выглянул из-за угла, чтобы лучше видеть объятую пламенем пристройку и пояснил: — В сумке была часть моих вещей. В спешке ее там оставил. Хорошо, хоть бумажник остался, — я хлопнул по заднему карману брюк. — Давай так, — я отстегнул от ремня эйхос, — сейчас я оправлю сообщение…

— Подожди, — перебила она меня. — Ты дал обещание, что сделаешь кое-что для меня. Еще пообещал, что не бросишь. Так или нет?

— Да, сделаю, если это будет в моих силах, — согласился я, удивляясь ее перемене в ее лице, голосе, глазах. Она словно стала другим человеком, за один вечер превратившись из беспечной, жадной до развлечений девчонки, в серьезную девушку, устремленную к непонятным мне целям. Не знаю, надолго ли с ней такая перемена. Может быть лишь до тех пор, пока не пройдет боль в теле, и не улягутся мучения в душе. — Вообще, с чего ты решила, что я могу тебя бросить? — выразил я удивление. — Я же прорывался сюда к тебе не для того, чтобы потом помахать ручкой со словами «дальше сама».

— Я не об этом, — она стиснула зубы, глядя на огонь. — Жесть, как хочется курить. Никогда так не хотелось, — потом повернулась ко мне и с горечью произнесла: — Я о том, что меня оттрахали во все дыры, как последнюю шалаву. Может ты, Елецкий, этого еще не понял? Знаю, парни не любят таких девочек. Сейчас я себя чувствую, как грязная старая тряпка. И ты, может, относишься ко мне как к такой тряпке, и прикасаешься только из своего блядского графского благородства, которого на долго не хватит. Я знаю, что это такое по своим подругам. Вон Синьку ее парень сразу бросил, когда ее в Ржавке изнасиловали знакомые. И Маковецкую теперь вся школа считает последней шалавой, хотя она не виновата — так вышло на вечеринке против ее воли. Теперь с ней даже не все одноклассники здороваются.

— Сейчас ты говоришь большие глупости, — я усмехнулся и притянул ее, ухватив за край одежды. — Во-первых, ты мне подруга с детских лет. Хотя бы поэтому я не посмел бы от тебя отвернуться. А во-вторых, после того, что с тобой случилось, я буду к тебе лишь теплее, чтобы скорее улеглась твоя боль. Даже не думай, что из-за того, что случилось сегодня, я стану к тебе хуже относиться. Ясно? — я стер слезинку с ее щеки. — Что еще беспокоит тебя? Что я должен сделать?

— Ясно, — она закивала, приободрилась. — Только нет у меня никакой боли. Есть очень большая злость. Вот такая, сука, злость! — она вскинула правую руку и скрючила пальцы словно когти, одновременно оскалившись точно тигрица. — Понимаешь? Нет, ты меня не сможешь понять. Не ты и никакой другой парень. А так хочется, чтобы между нами все осталось по-прежнему. Хочу, чтобы ты считал меня не только подругой, но и одной из своих девушек. Но теперь не уверена, что это возможно. И еще кое-что важное.

— Что такое «важное»? — я не совсем понимал ее последние слова и мне тоже захотелось курить от ее эмоциональных вспышек, рваной и странной речи.

— Важное вот что. Хочу, чтобы ты научил меня магии. Мне очень нужно стать такой же как ты! — пламя пожара мерцало в глазах госпожи Евстафьевой. — Я хочу сама уничтожить каждого из этих блядских «волков»! Особенно Варгу и Лешего! Жалко, что Рамоса убил твой светящийся зверь. Так жалко! Я бы полжизни отдала, чтобы его убить своими руками. Научи меня, Саш! Хотя бы чему-нибудь, научи. Например, делать таких волшебных зверей. Или как ты бьешь так сильно рукой, даже не прикасаясь.

— Боги, ты не понимаешь, этому нельзя научиться по щелчку пальцев⁈ Одаренные люди учатся магии годами, некоторые всю жизнь. А некоторые много жизней, — я ожидал от Талии чего угодно, может какой-то глупости, зная ее страсть к генерации «великолепных идей», но я не ожидал такого.

— Аид тебя дери! Ты же научил Айлин всего за полдня! Она мне рассказала, что может исчезать и появляться! — глаза баронессы заблестели от влаги, — и ты мне пообещал, что сделаешь, что я попрошу. Конечно, Айлин тебе больше подруга, чем я. Ты ее любишь. Но я же для тебя тоже хоть что-то значу — ты сам сказал.

— Дорогая, ты для меня очень много значишь, — я обнял ее и поцеловал в щеку, на которой еще был бледный след крови. — Признаю, я испугался, когда услышал угрозы, что они готовы тебя убить. И я стараюсь выполнять обещание, если их только возможно выполнить. Что касается Айлин, я научил ее лишь уплотнять энергетические тела. Для нее это оказалось легко, потому как она уже лишилась тела физического — то есть умерла. Поэтому с Айлин неудачный пример, — баронесса хотела что-то возразить, встрепенулась в моих руках. Я сжал ее сильнее и сказал: — Давай договоримся так: я посмотрю, какие у тебя есть таланты, и возможно, смогу чему-то научить. Только не сегодня и вряд ли завтра. Завтра сама знаешь какой день…

— Да, — отозвалась Евстафьева. — Знаю. Завтра похороны твоей любимой Айлин. Вернее, ее физического тела, как ты выражаешься. Я все понимаю, Саш. Мне грустно и больно. Только больно не этому чертову пальцу! — она подняла перевязанную ладонь. — Больно не пиз*е и жопе, а здесь, сука, больно! — баронесса смяла ткань у себя на груди, обнажая оба соска. — Бл*дь, хочется курить и напиться, — она с горечью вздохнула и отошла от меня на пару шагов.

— Ладно, если ты меня не можешь научить хоть немного магии, то пообещай, что пойдешь убивать Варгу и Лешего вместе со мной! Я должна там быть! — сказала она, повернувшись ко мне спиной и глядя в сторону пожара. — Очень хочу приложить руку к их смерти. Вот эту самую! — она снова приподняла левую, обмотанную тканью, через которую проступила кровь.

— Черт! Талия, ты не понимаешь, что сходить, поквитаться с ними — это не что-то вроде будничного похода в магазин. С «волками» может случиться все стихийно и повернуться самым неожиданным образом. Я не могу тебе такого обещать.

— Трахнутый Елецкий, ну почему ты мне почти всегда отказываешь! Как же тяжело с тобой! Ты вроде друг, но все время за какой-то стеной! Ты все время прячешься от меня! — она всхлипнула, и оттолкнула мою руку, когда я попытался ее успокоить.

— Талия, не сердись. Я не за стеной, а здесь с тобой. Спешил к тебе изо всех сил и очень переживал, — сказал я. — Вполне понимаю силу твоего желания отомстить им, но в этом вопросе невозможно давать обещания. Давай так: если будет такая возможность, то я сделаю так, как ты просишь. А нет, то извини — не вышло. Могу лишь точно пообещать одно: я приложу все силы, чтобы уничтожить этих мерзавцев и положить конец их банде. Но сейчас не время обсуждать. В первую очередь тебя нужно показать хорошим врачам. Сейчас скину сообщение Евклиду Ивановичу… — я поднял эйхос.

— Нет! — запротестовала Талия. — Не вздумай ему ничего говорить!

— Но это придется сделать. Мы могли бы справиться без него, например, я бы попросил забрать нас отсюда графа Сухрова, — я подумал, что из всех знакомых-товарищей только Еграма уместно просить о такой непростой услуге, как ночной визит к Шалашам. — Или мы можем сами выйти к началу Елисеевского и туда вызвать виману, но…

Талия с отчаянным беспокойством смотрела на меня, ожидая дальнейших слов.

— Уже поздно и отец наверняка начал искать тебя. Евклид Иванович вполне рассудительный человек, несклонный к панике. Думаю, ему можно рассказать о случившемся в общих чертах. О том, что ты сочтешь нужным скрыть, разумеется, говорить не будем, — продолжил я. — Пойми, ему все равно придется многое объяснять.

— Нет! Нет! Нет, бл*дь! Я не могу ему такое сказать! Граф Елецкий, у тебя же раньше было нормально с головой⁈ Как ты можешь вообще о таком думать⁈ По-твоему, я должна предстать перед папой в таком виде, да еще сообщу, что меня оттрахали⁈ — вспыхнула она, сверкая глазами.

— Про «оттрахали» речи нет. Придумаем что-то другое: напали, хотели ограбить, требовали выкуп, — начал я строить версии, понимая, что баронесса сейчас во многом права. Я рассуждал лишь со своей позиции, не беря в расчет, ее дикие эмоции — эмоции девушки, для которой случившееся воспринимается едва ли не хуже смерти. И хотя, барон Евстафьев мне всегда