валерианы). Я повертел головой, разглядывая комнату. Отметил, что гостиная генерал-майора Лукина походила на смесь библиотеки, музея и цветочной оранжереи. Насчитал двадцать семь разновидностей кактусов. Пробежался взглядом по развешенным на стенах рамочкам с чёрно-белыми фотографиями (на большинстве снимков — люди в военной форме и самолёты). Продолжил рассказ — неуверенно (потому что отвлекался, рассматривая окружавший меня интерьер). Сменилась обстановка — рапортовать о трагичном будущем СССР стало сложнее.

Генерал-майор заметил мои затруднения. Поначалу он проявлял терпение. Но постепенно Фрол Прокопьевич всё же перешёл из категории «молчаливый слушатель» в иную: «слушатель пытливый». Пенсионер пока ещё осторожно вклинивался вопросами и эмоциональными восклицаниями в мой теперь уже нестройный монолог; показал, что не пропустил мимо ушей мои рассказы и уже отчасти обдумал их. Он подстегнул моё повествование, направил его в интересное лично ему русло. Я всё чаще пожимал плечами и разводил руками. Потому что уточнения генерал-майора касались вещей, о которых подобный мне «среднестатистический обыватель» не имел (и не мог иметь) точных данных и достоверных сведений. В ответ на мои «не знаю» Лукин кивал головой. И вновь спрашивал: вынуждал меня продолжить рассказ.

Фрол Прокопьевич сосредоточил своё внимание (и мои усилия, как рассказчика) на временном промежутке между сегодняшним днём и датой развала Советского Союза. Он не выказывал сомнений в правдивости моего рассказа. Вновь и вновь просил повторить повествование о тех или иных исторических (для меня) событиях. Вопросами вынуждал то «перепрыгивать» к перипетиям тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, то возвращаться к тому, что ожидало страну уже в ближайшем мае. Я больше не наполнял свою речь эмоциональными оттенками — отвечал буднично (но громко). Выуживал из вороха воспоминаний (к своему удивлению) всё новые подробности, факты, слухи и некогда высказанные «знающими» людьми (но недоказанные) предположения.

Несколько раз генерал-майор Лукин заострял внимание на тех или иных датах, просил повторить фамилии «героев» будущих событий. Фрол Прокопьевич неоднократно переспрашивал — не вкралась ли в мой рассказ ошибка. Но я в свою способность ошибиться в воспроизведении цифр и имён не верил. О чём и сообщил собеседнику: заверил Лукина, что если уж запоминал что-то, то «навечно». И снова признавался пенсионеру, что запомнил я далеко не всё. Пожимал плечами в ответ едва ли не на каждый второй его уточняющий вопрос. Объяснял генерал-майору, что о некоторых событиях я имел лишь очень смутное представление (потому что наблюдал за развалом страны из «славного» города Великозаводска — не из столицы). Часть ответов дополнял уклончивым (и раздражавшим даже меня) «мне кажется, но это не точно».

* * *

Настенные часы «с кукушкой» в очередной раз напомнили о себе в ту самую секунду, когда в прихожей заголосил дверной звонок. Фрол Прокопьевич по-молодецки вскочил с дивана — шаркая тапками направился открывать дверь. Я поднял взгляд на циферблат часов. Отметил, что до полудня ещё далеко. Подсчитал, что в семнадцатой школе уже начался третий урок. Вспомнил: скоро освободится Вовчик. Мальчишка по привычке направится к Надиному дому и будет бродить по двору, дожидаться моего появления. Сколько времени рыжему мальчишке придётся ждать, я пока не представлял. Разговор, ещё вчера представлявшийся мне недолгим, затянулся. И я сомневался, что он завершится с появлением Зоиного отца. Напротив: подозревал, что меня вынудят заново пересказать монолог о последних годах существования СССР.

Громкие голоса в прихожей подтвердили мою догадку: пришёл Юрий Фёдорович. Я выбрался из кресла, размял ноги. Прошёлся вдоль стены, пробежался глазами по фотографиям незнакомых людей. Добрался взглядом и до тех, где всё же нашёл узнаваемые лица. Безошибочно отыскал на старых (времён Великой Отечественной войны) фотографиях молодого и улыбчивого Лукина (Фрол Прокопьевич с тех пор изменился, но не до неузнаваемости). На этих и других снимках увидел рядом с ним людей, словно сошедших с иллюстраций к учебнику истории. Отметил, что Фрол Прокопьевич выглядел на фото чуть пониже Юрия Гагарина. И казался похожим на зелёного юнца в сравнении с положившим руку ему на плечо главным маршалом авиации Александром Александровичем Новиковым. Но выглядел так же солидно (с набором наград на кителе), как и пожимавший ему руку генсек Брежнев.

Я пару секунд разглядывал ещё вполне молодцеватого Леонида Ильича. Обратил внимание на то, что рамочка с изображением главы государства висела не на самом видном месте (первыми, на мой взгляд, в этой комнате бросались в глаза старые чуть пожелтевшие снимки мужчины, очень походившего обликом на нынешнего Фрола Прокопьевича). Скользнул взглядом по серьёзным лицам военных (узнал Жукова, Рокоссовского). Полюбовался на по-детски открытую улыбку смотревшего мне прямо в глаза Юрия Алексеевича Гагарина. Встретился взглядом… с Григорием Васильевичем Романовым (тот позировал на чуть помятом старом групповом фото — «хозяин Ленинграда» замер по правую руку от наряженного в генеральскую форму ещё не полностью седого Лукина). Увидел я и фотографии детей. Но не разглядывал их — поспешил к серванту: заметил там за стеклом нечто… неожиданное.

На металлической подставке, на фоне корешков книг (собрания сочинений Льва Толстого) расположился… вставленный в ножны кинжал с круглой эмблемой SS на чёрной рукояти. Я узнал его: кинжал немецких элитных охранных отрядов образца тысяча девятьсот тридцать шестого года (несмотря на отсутствие на ножнах двойного подвеса). И тут же представил, какую надпись прочту на его клинке (если извлеку его из ножен): «Meine Ehre heißt Treue» — «Моя честь — верность». Я не удержался — хмыкнул: никак не ожидал найти подобный образец оружия в квартире советского генерала (да ещё выставленным напоказ). Приблизил глаза к стеклу, приглядываясь к царапинам на рукояти. Я встречал похожие кинжалы в той, прошлой жизни. Подобные игрушки коллекционировал тесть моего старшего сына (ставший «бывшим тестем», ещё до моей встречи с лесовозом).

От созерцания оружия «самой ненавистной и жестокой» организации Третьего рейха меня отвлёк голос «дяди Юры». Юрий Фёдорович вошёл в комнату — его тяжёлые шаги заставили вздрогнуть и задребезжать преграждавшее мне доступ к кинжалу стекло. Я обернулся. Заметил, что майор советской милиции не вертел головой, а тут же (едва переступив порог комнаты) отыскал меня взглядом. Юрий Фёдорович по-приятельски кивнул. Ухмыльнулся. Я подумал, что впервые увидел Каховского в милицейской форме. Немного удивился виду его рубашки серо-голубого цвета с отложным расстёгнутым воротником и короткими рукавами: в этом году на милиционерах я таких ещё не видел. Из-за спины Зоиного отца появился генерал-майор Лукин. Он поспешно вернулся на своё «пригретое» место на диване.

Я не вернулся в кресло — замер около серванта.

Не торопился присаживаться и Каховский.

— Как вам мой зятёк, Фрол Прокопьевич? — спросил «дядя Юра». — Не заскучали в его компании?

Говорил он громко, чётко проговаривая каждое слово.

Взгляды Лукина и Каховского скрестились на моем лице — в районе переносицы.

— Ты оказался прав, Юра, — сказал генерал-майор. — Твой протеже действительно интересный собеседник. И знает много интересных историй. Заговорил меня так основательно, что я пропустил приём лекарства. Голова от его рассказов до сих пор идёт кругом, будто я сорвался в штопор.

Фрол Прокопьевич хмыкнул.

— Насколько правдивы его рассказы — покажет время, — сказал он. — И уже очень скоро. Но мальчик он не простой — тут ты не ошибся. От десятилетнего парнишки после недели комы осталось только тело. Это я хорошо прочувствовал. Удивил меня твой Мишаня. И это ещё мягко сказано.

Пенсионер покачал головой.

Указал рукой на моё кресло.

— Не стой в дверях, Юра, — сказал Фрол Прокопьевич. — Присаживайся. И расскажи нам, что ты узнал об убийстве девчонки.

Глава 4

Каховский пересёк комнату (позвякивая висевшей на пальце связкой ключей). По пути обшарил гостиную глазами (будто осматривал место преступления). С его появлением к витавшим в квартире ароматам добавились запахи табачного дыма и мужского одеколона (вполне приличного по нынешним временам). Юрий Фёдорович уселся на пригретое мной место, с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла. Я не заметил в поведении «дяди Юры» смущения или неуверенности, словно в квартире Лукина тот давно освоился и чувствовал себя здесь «как дома». Вероятно, уже по привычке майор милиции взглянул на стену с фотографиями (туда, где висела деревянная рамочка с фото Леонида Ильича). И тут же перевёл взгляд на хозяина квартиры (точно прикидывал: действительно ли Фрол Прокопьевич тот самый генерал, которому покойный генсек некогда напоказ пожимал руку).

— Работа над делом кипит, — сообщил Каховский. — В отчётах о результатах работы уже