смерти» увеличат снова, а потом обвинят эту девочку во всех смертных грехах и объявят во всеимперский розыск…

…Целительский паралич спал как-то сразу. К этому времени меня уже трясло от желания наведаться в туалет, поэтому залеживаться я и не подумал — нащупал край медицинской кушетки, опустил правую ногу на пол, убедился в том, что «Голос» не соврал хотя бы в этом, и достаточно уверенно встал. К двери, которая должна была находиться в четырех метрах за «изголовьем», добрался, касаясь ладонью стены, нащупал ручку, закрыл глаза, мягко толкнул створку от себя и чуть-чуть приподнял веки.

Коридор подвала, в котором, как и было обещано, слабо светили лампы аварийного освещения, оказался пуст,

так что я сходу повернул налево, уже на четвертом шаге увидел вожделенную табличку с буквой «М» и ускорился еще чуть-чуть. А уже через пару минут, облегченно выдохнув, ткнул в сенсор на удивление чистого бачка, под журчание смывающейся воды вышел из кабинки и уставился на свое отражение, появившееся в целом зеркале над аккуратным и достаточно современным смесителем.

Ну, что я могу сказать? Целитель, перекроивший мое лицо, определенно был художником-перфекционистом с серьезным сдвигом по фазе, а «донору» этой внешности нельзя было обижаться на прозвище «Лютик», ибо остальные, напрашивавшиеся сами собой, звучали бы еще… хм… омерзительнее. Ведь с его… а теперь еще и с моей физиономии можно было смело писать иконы! Нет, тяжелый взгляд, которым я когда-то гордился, никуда не делся. Но рубленые скулы и «рубленый» подбородок смягчились, нос лишился легкой «аристократической» горбинки, ноздри стали заметно уже, губы ощутимо «припухли», а левая щека обзавелась ямочкой! Хорошо, хоть шея, регулярно раскачиваемая на борцовском «мосту», осталась прежней, и никуда не делся мышечный корсет — превращения в мальчика-зайчика я бы точно не пережил. А так оглядел это «великолепие» недовольным взглядом, заметил, что синяя радужка стала ярко-зеленой, и… как-то резко успокоился. Ведь этот цвет, ассоциировавшийся с глазами матушки, по-настоящему любил.

Само собой, оценил и новый прикид, пришел к выводу, что шмотье, в которое меня переодели вроде как за счет «некоего мецената», хоть и дешевое, но новое и добротное, а ботинки очень даже ничего и не давят даже в подъеме, который у меня был высоковат. Потом задрал правую штанину аж до колена, не увидел никаких признаков присутствия браслета, сложился пополам, ткнул пальцем в передний край большой берцовой кости и уперся в шероховатую поверхность одной из «чешуек». Обрадовался со страшной силой. А через миг нащупал рукоять тычкового ножа, расположенного правильно, и мысленно поблагодарил «Голос» за заботу.

Его подарок — примитивные, но функциональные «вечные» спортивные часы, обнаружившиеся на левом запястье — изучать не стал: оглядел потертый металлический ремешок и небольшой экран с царапиной вдоль верхнего края, согласился с тем, что отжимать такую «драгоценность» никому и в голову не придет, пару раз глубоко вдохнул и решительно вышел в коридор.

«Черную» лестницу нашел без труда, благо, эту часть инструкций еще не забыл, неторопливо поднялся на третий этаж, попал в область действия фотоэлементов, перешагнул через порог и на полном автомате ушел в сторону, чтобы не попасть под ноги парню лет шестнадцати, которого угораздило подойти к двери именно в этот момент.

Не знаю, почему, но первым делом оценил форму его лица и пришел к выводу, что в этом интернате не голодают. Потом обратил внимание на состояние повседневной форменной одежды и тоже не разочаровался — светло-синяя водолазка была чистой и выглядела ни разу не дешевой, штаны сидели, как положено, то есть, не болтались, не жали и не открывали щиколотки, а беговые кроссовки приобретались не в магазине уцененных товаров.

Увы, не успел я закончить анализ внешнего вида этого учащегося, как услышал сразу несколько весьма экспрессивных восклицаний.

Первое, сорвавшееся с уст невысокой, плотной, очень широкобедрой, но практически безгрудой девицы года на три-четыре постарше меня, заставило мысленно застонать:

— Ух-ты, какой милашка! Хочу-хочу-хочу…

Второе и третье, озвученные девчонками из свиты «доски», тоже не обрадовали, ибо отличались от первого только формулировками.

Четвертое слегка напрягло, так как процентов на семьдесят состояло из мата. А пятое… его я пропустил мимо ушей. Ибо «оратор» не ограничился вопросом, кстати, заданным в стиле четвертого, и потянулся ко мне. Вроде как, собравшись приподнять пальцем подбородок и разобраться, «кого это к ним принесло».

Палец я поймал и сломал. Потом, не ослабляя захвата, заставил орущее тело опуститься на колени и равнодушно уставился в глаза:

— Следующий раз начни с поясного поклона и обращения на «вы».

О том, что не мешало бы «включить» онежский акцент, вспомнил уже потом. Затем сообразил, что настоящий Лютобор не отличался говорливостью, мысленно пообещал себе больше не тупить, прервал матерную тираду жертвы собственного любопытства еще одним шевелением ее указательного пальца и уронил аж две короткие фразы. На этот раз с правильным говором:

— Не зли меня. Оно того не стоит…

До кабинета директора прогулялся в относительной тишине, постучал в массивную деревянную дверь, украшенную гербом рода Зыбиных и скромной табличкой с должностью, фамилией, именем и отчеством того, кто должен был за ней обитать, дождался разрешения войти и потянул на себя створку. А когда перешагнул через порог и повернул голову вправо, обнаружил не обещанного Извольского Валерия Алексеевича, а тетку лет тридцати с крайне неприятным и высокомерным лицом, осанкой если не императрицы, то княгини и очень скромным бюстом, упакованным во что-то кружевное и пышное.

— Кто такой? — вперив в меня подозрительный взгляд, спросила она и недовольно поджала тонкие губы.

— Дерябин. Лютобор Игоревич… — представился я и замолчал.

— Где тебя носит⁈ — взбеленилась она, собралась, было, перейти на визг, но как-то поняла, что им меня не проймешь, и приказала ждать. Но вместо того, чтобы сообщить о моем прибытии, вцепилась в пилочку и продолжила полировать ноготь мизинца левой руки. «Голос» озвучил специальный пункт инструкции и на этот случай, так что я деловито прошел к следующей двери и под возмущенное верещание цербера в юбке вломился в святая святых этой школы-интерната.

Реакция хозяина кабинета, в момент моего появления на пороге что-то сосредоточенно читавшего с экрана рабочего монитора, не заставила себя ждать — сфокусировав взгляд на моем лице, он дважды дернул себя за кончик ухоженного уса, повелительным жестом послал «стерву» куда подальше и добродушно улыбнулся:

— Лютобор Дерябин?

Я утвердительно кивнул.

— А где сопровождающий?

Я равнодушно пожал плечами.

— Уехал обратно в клинику?

Тут я снова кивнул.

Валерий