и глубоко опасным финансовым принципом». «Доходы государства, — говорил он тогда, — которые могут приобрести гарантию своей прочности лишь в главных потребностях людей, предоставляются согласно с этим принципом на волю произвола и каприза». Результатом этой перемены во взглядах было то, что и продукты первой необходимости подверглись очень значительному обложению, и цены на все предметы стали быстро расти. На короля посыпались нападай; его обвиняли в том, что по его вине население вынуждено голодать, что страна не может выносить установленных им налоговых тягот и по мере того, как увеличивалась наличность его казны, достигшая к концу царствования внушительной цифры в 55 миллионов талеров, падала популярность «старого Фрица»: на него все более привыкали смотреть не как на расчетливого хозяина родной страны, а как на солдата par exellence, готового принести в жертву завоевательному кумиру все ресурсы страны.

Еще в большей степени поднимала цены на все товары торговая политика короля. Еще в 1774 г. он говорил, что из всех возможных видов торговли самый полезный тот, который ведет к продаже туземных продуктов за наличные деньги. Это был взгляд, вполне выдержанный в духе меркантилизма. Он вел к тому, что король подвергал главные предметы иностранного ввоза очень высоким пошлинам. После 1763 г. 490 самых разнообразных предметов были совершенно запрещены им к ввозу. Вместе с тем он запрещал вывоз из Пруссии местного сырья и поощрял ввоз сырья из-за границы. Но в стране не хватало тогда главного элемента, необходимого для развития местной промышленности, — капитала. Фридрих пробовал улучшить ситуацию казенными субсидиями, но очень скоро убедился, что это ведет только к ослаблению частной инициативы и предприимчивости. Кое-какие отрасли индустрии ему все-таки удалось развить (полотняная промышленность в Силезии, мануфактура платков в Марке, шелковое производство в Берлине и некоторые другие), но в общем промышленность стояла при нем еще на очень низкой ступени развития и общая производительность всей прусской индустрии не превышала 35 миллионов талеров. Бывали при этом случаи, что интересы военной политики заставляли короля пренебрегать мерами, важными для развития торговли: так он предпочитал видеть дороги в плохом состоянии, чтобы затруднить проход по ним неприятельских войск.

Что касается социальной политики Фридриха II, то вся она, в сущности, была направлена на то, чтобы закрепить сложившийся уже до него общественный строй, поддержать существовавшее в нем социальное неравенство и заключить деятельность каждого сословия в наиболее тесные рамки. Поэтому-то он должен был принять меры к тому, чтобы поддержать непрочное здание сословных привилегий в Пруссии, но для этого надо было еще более усилить общественное неравенство и еще более четко выделить феодальные черты в строе Пруссии. Поэтому-то король-просветитель в своей социальной политике оказался вынужденным протянуть руку апологетам сословного феодализма.

Его отец еще не прочь был скупать рыцарские имения, чтобы увеличить королевские домены; но Фридрих II был того мнения, что скупка дворянских имений приличествует какому-нибудь мелкому князьку, вроде циппельцербского князя, но не прусскому королю. Всего важнее для него было то, чтобы офицеры его армии имели достаточные средства, ни в чем не нуждались и могли бы с честью носить свой мундир. Его взгляд на дворянство содержал в себе нечто средневековое: «Раса дворян, — говорил он, — настолько хороша, что она должна быть почитаема и сохраняема всеми возможными способами». В дворянах он ценил людей, которые лучше других умеют защищать страну, и был о них очень высокого мнения. Характеризуя дворянство разных прусских провинций, он, в противоположность своему отцу, находил для него по преимуществу светлые краски, видел в нем хороших и верных слуг, нуждающихся в хорошем воспитании, но в общем «добрых ребят» (gute Kerle). Ему уже не нужно было бороться с дворянами, как его предшественникам; дворяне при нем уже забыли о своих политических притязаниях, и монархическая самодержавная власть укрепилась уже с достаточной прочностью; поэтому он мог теперь без всяких опасений не только поддерживать сословные привилегии дворянства, но и развивать в нем кастовый дух. Он придерживался мнения, что сила государства заключается в дворянской аристократии, а сила дворянства — в его поземельной собственности. Он строго следил за тем, чтобы бюргеры не покупали дворянских имений. «Я желаю видеть больше земли в руках дворянства», — говорил он. В сущности, этим он наносил дворянскому сословию имущественный ущерб, так как дворяне, не имея возможности продать земли богатым бюргерам по выгодной для себя цене, вынуждены были продавать их представителям своего сословия, не располагавшим капиталами, и потому дешево. Там, где земельными собственниками все-таки оказывались бюргеры, король лишал их почетных прав помещиков (патроната над церквами и права участвовать в выборе ландратов[5]). Он снова возвратил дворянам право выбирать ландратов и запретил бюргерам доступ в офицерский корпус; только в наиболее тяжелые годы Семилетней войны недостаток офицеров заставил его допустить, на время, исключение из этого правила. Он строго следил за тем, чтобы дворяне не вступали в браки с лицами из крестьянского сословия или из мелкой городской буржуазии и не роняли своего достоинства, занимаясь коммерцией и другими низкого рода занятиями. Когда в эпоху Семилетней войны многие дворяне разорились и их имения подверглись разгрому, король помог нуждающимся денежными субсидиями. В 1769 г. для нужд силезского дворянства был учрежден банк, открывавший дворянам кредит под 4 3/4 % (раньше они нередко делали займы у ростовщиков под 10 %). В 1777 г. подобный же банк был учрежден в Курмарке и в Новой Марке, в 1780 г. — в Померании; после смерти Фридриха II такие же банки были открыты в Западной Пруссии (1787 г.) и в Восточной Пруссии (1788 г.). Все они служили нуждам только одного дворянского сословия.

Соответственно с высоким положением дворянства в обществе и государстве положение крестьян должно было оставаться по-прежнему приниженным. Король слишком высоко ценил дворянскую «расу» в качестве боевого материала, чтобы осмелиться предпринять что-нибудь серьезное против ее владельческих прав. Несмотря на все либеральные заявления, его забота о помещичьих крестьянах не пошла дальше пресловутой «охраны мужика», которая, как мы уже видели, создавала только коллективную гарантию по отношению ко всему крестьянству, но не давала прочных прав на землю каждому отдельному крестьянину. Фридрих II заботился лишь о том, чтобы помещик не уменьшал числа крестьян, — во всем остальном государство совершенно развязывало ему руки. Даже жалобы крестьян на помещиков в течение всего царствования Фридриха II или не принимались, или же если принимались, то обыкновенно разрешались в пользу помещиков.

Несколько больше сделал Фридрих II для дворцовых крестьян. Земли эти сдавались в аренду крестьянам мелкими участками через посредство крупных арендаторов; положение этих крупных арендаторов можно сравнить с положением частных владельцев дворян на помещичьих землях. Дворяне обыкновенно участия