Все усилия королевы-матери, направленные на примирение соперников или, по крайней мере, на поддержание приемлемого равновесия между тремя группировками, оказались тщетными. В своем стремлении к власти Гизы поначалу опередили конкурентов. Им оказалось нетрудно, заручившись доверием Екатерины Медичи, оттеснить протестантскую партию от кормила власти. Коннетабль Монморанси был отправлен в Шантильи. Антуану Бурбону доверили миссию сопровождать Елизавету Французскую, с которой по доверенности заключил брак Филипп II, до испанской границы, чтобы торжественно передать ее супругу. Антуан с признательностью принял на себя выполнение этой почетной миссии, возможно, втайне надеясь на личную встречу с испанским королем, в ходе которой можно было бы прямо заявить ему свои притязания на Верхнюю Наварру с Памплоной. По прибытии в Беарн он постарался во всем блеске показать принцессе Валуа, ставшей королевой Испании, свои суверенные владения. 21 декабря в По Елизавета общалась со своим юным кузеном Генрихом, «настоящим беарнцем». К великому разочарованию Антуана, Филипп II не прибыл лично встречать супругу, прислав вместо себя делегацию спесивых грандов. Да и как он мог удостоить личной встречи того, за кем не хотел признавать королевского титула, именуя его лишь «герцогом Вандомским»?

Высокое, как искренне полагал Антуан Бурбон, доверие, оказанное ему Екатериной Медичи, льстило его самолюбию, не позволяя понять, что Гизы, получившие возможность оказывать влияние на королеву-мать, вертят им, как хотят. По правде сказать, он сам не знал, что ему надо и к какой стороне примкнуть в назревающем конфликте. Если он и сблизился с протестантами, то исключительно с досады: при заключении договора в Като-Камбрези его просто-напросто забыли, тогда как сам он рассчитывал получить оккупированную испанцами часть Наварры.

Тогда его супруга Жанна д’Альбре еще и не думала становиться протестанткой, напротив, она всячески противилась компрометировавшим его действиям, говоря, что он рискует лишиться владений, тогда как сама она не намерена терять того, что ей досталось от предков — королей Наваррских. Однако Антуан продолжал упорствовать. Более того, он дал сыну наставника-гугенота, месье де Ла Гошри, который преподавал своему ученику не только начала французского и латинского языков, но и основы протестантского вероучения. Однако при этом не до конца ясно, в какой мере Антуан был замешан в знаменитый Амбуазский заговор и вообще знал ли о намерениях его организатора Ла Реноди. Его брат Конде гораздо основательнее скомпрометировал себя, хотя заговорщики и ему отвели роль всего лишь «свадебного генерала».

Гизы с полным основанием больше опасались не нерешительных Бурбон-Вандомов, а братьев Шатийонов. Неосмотрительно проведенная чистка кадров в армии и судах, а также разного рода фискальные меры, поспешно принятые кардиналом Лотарингским, в какой-то момент подорвали популярность Гизов. Тогда они уговорили королеву-мать и ее сыновей укрыться в замке Амбуаз, дабы защитить себя от Колиньи и его сторонников, которые в действительности были глубоко преданы короне. Они принадлежали к тем протестантам, которые не требовали ничего иного, кроме возможности свободно исповедовать свою религию, и которые все еще оставались под миротворческим влиянием Женевы. Кальвин предостерегал: «Если прольется хотя бы одна капля крови, разольются кровавые реки». Его предостережением пренебрегли, и зловещее пророчество сбылось. Правда, он оставил своим сторонникам лазейку: сопротивление допустимо, если борьбу против Гизов возглавят принцы крови — Антуан Бурбон, который сам хотя и благоволил делу протестантов, однако казался им сомнительным человеком, и его младший брат, принц де Конде. В Антуане вскоре разочаровался и Кальвин: «Totus est venereus», «всецело предан Венере», с горечью заметил «женевский папа» по поводу своего неверного адепта, склонного предаваться утехам любви куда больше, чем дозволялось правоверным кальвинистам.

Организатор Амбуазского заговора мелкий дворянчик из Перигора Ла Реноди решил захватить Гизов, чтобы освободить королевскую семью от их тирании. Наделенный даром красноречия, свойственным фанатикам, он сумел привлечь на свою сторону несколько сот дворян, недовольных засильем Гизов, и старых солдат, уволенных из армии по приказу кардинала Лотарингского. Он провел в Нанте несколько секретных встреч, о которых тем не менее стало известно Гизам, которые отреагировали незамедлительно, решив пойти ва-банк. От имени юного короля и его матери они пригласили в Амбуаз предполагаемых вождей заговорщиков — Конде и Колиньи. Ничего не подозревая, участники заговора во главе с Ла Реноди 16 марта 1560 года подошли к замку — крайне неорганизованно, небольшими группами, — и Гизам не составило большого труда расправиться с ними. Они действовали беспощадно: сотни захваченных в плен протестантов были повешены на стенах Амбуаза, удавлены или обезглавлены. Самому Ла Реноди удалось ускользнуть, и позднее он погиб в бою.

Как и следовало ожидать, расправа над участниками Амбуазского заговора лишь подогрела религиозный пыл гугенотов. Это выступление стало своего рода символом веры, о чем свидетельствует Агриппа д’Обинье, которому было восемь с половиной лет, когда отец специально привез его к Амбуазу, дабы показать изуродованные тела мучеников за веру. «Дитя мое, — сказал он ему, — когда упадет и моя голова, не дорожи своей, чтобы отплатить за этих достойных вождей нашей партии. Если ты будешь щадить себя, да падет на тебя мое проклятие!» Агриппа поклялся мстить за мучеников и сдержал свое слово.

«Господа лотарингцы» вознамерились было казнить Конде под предлогом его участия в Амбуазском заговоре, однако Екатерина Медичи взяла принца под свою защиту, понимая, что его смерть незамедлительно спровоцирует мятеж Бурбонов, Шатийонов и их дяди Монморанси. Кроме того, вожди гугенотов нужны были ей в качестве противовеса влиянию Гизов: «разделяй и властвуй» отныне стало ее политическим кредо. Впрочем, у нее и не было иного выбора. Кончина Франциска II 5 декабря 1560 года, лишившая Гизов главного рычага воздействия на власть, позволила королеве-матери стать хозяйкой положения. Она потребовала, чтобы Антуан Бурбон отрекся от протестантизма, тем самым обеспечив помилование для Конде. При поддержке со стороны кардинала Лотарингского она добилась своего. Легкомысленный Антуан позволил увлечь себя обещаниями, в которые едва ли поверил бы более основательный человек: перед ним открывалась радужная перспектива стать королем Сардинии и возглавить крестовый поход против турок. В качестве гарантии исполнения данных обещаний он получил должность генерального наместника Французского королевства — и его протестантский дух рассеялся как сон.

Впрочем, это произойдет несколько позже, а сразу после Амбуазского заговора в межконфессиональной и политической борьбе наступила короткая передышка. По инициативе Екатерины Медичи канцлером был назначен Мишель де Лопиталь, известный умеренностью своих взглядов. Гонения на гугенотов временно прекратились. Амбуазский эдикт 1560 года предоставил на ближайшие два года свободу совести, хотя и не разрешал свободного отправления протестантского культа. В этой обстановке религиозно-политической «оттепели» Жанна д’Альбре еще соблюдала известную осмотрительность, предпочитая не раздражать ни папу, ни местное католическое духовенство. Прежде всего это касалось воспитания юного принца Наваррского. Ему исполнилось уже шесть лет, и это был возраст, когда мальчики переходили из-под опеки женщин в мужские руки. На смену мадам де Миоссан пришел Шарль де Бомануар де Лаварден, сын которого Жан де Лаварден, двумя годами старше Генриха, станет одним из его верных товарищей. Крещенный по католическому обряду принц Наваррский тогда впервые стал подвергаться влиянию новой проповеди благодаря его наставнику Ла Гошри, назначенному не без влияния Теодора де Беза и вопреки решительному протесту кардинала д’Арманьяка. Прелат апеллировал к папе римскому, угрожая Антуану Бурбону отрешением от власти. Двое проповедников, а также наставник юного принца Ла Гошри были отлучены от церкви.