— Откуда ты знаешь? — спросил он вдруг.

— Где-то читала, — Софи перестала смеяться.

— Где?

— В какой-то книге из твоей библиотеки.

— Может, у Галена? — Мок, как несостоявшийся классический филолог, имел почти все издания древних авторов.

— Не помню.

— Это должно быть у Галена.

— Возможно, — Софи села и покрутила чашкой по блюдечку. В ее глазах вспыхнул гнев. — Что ты вытворяешь? Мало того, что меня оскорбляешь физически, ты все еще пытаешься меня запугать психологически?

— Прости, — успокоился Мок. — Просто хочу очистить атмосферу от всех неясностей. Где ты была сегодня?

— Не хочу никаких вопросов, никаких подозрений. — Софи вставила папиросу в хрустальный мундштук и приняла от Мока огонь. — Поэтому я расскажу тебе о моем дне как человеку, который вступает на путь исправления и который хочет узнать, как прошел день его любимой жены, а не как бешеному от ревности следователю. Как ты знаешь, я скоро выступаю вместе с Элизабет на рождественском концерте. Она пришла ко мне утром, вскоре после того, как ты прислал мне розы. Мы ездили на коляске на Эйхеналлее к барону фон Хагеншталю, учредителю и организатору этого концерта. Нам пришлось взять у него доверенность, необходимую для аренды Концертного дома на Гартенштрассе. Подъезжая к нему, мы сбились с дороги, и я оставила розы в костеле Божьего Тела. Я была зла на тебя и не хотела цветов. Потом мы тренировались с Элизабет. Я ужинала у нее. Вот и все. А сейчас извини меня на минутку. Я устала, а Марта приготовила мне ванну. Я вернусь через несколько минут.

Софи допила кофе и вышла из гостиной. Мок выглянул в прихожую и увидел, как она закрывала за собой дверь ванной. Он быстро подошел к телефону и набрал номер Смолора. Бросил в трубку короткую команду.

Софи сидела голая на краю ванны и размышляла, кому Эберхард звонит. Вода окрасилась в розовый под влиянием розовой соли Хагера, благодаря которой — как расхваливали разносчики — «уменьшается боль и исчезает усталость». Софи не сняла макияж. Она знала, что ее муж любит, когда женщина накрашена — особенно в алькове. Кончиками пальцев она уже чувствовала свежее крахмальное постельное белье и близость Эберхарда. Она окунулась в ванну, наполовину наполненную водой, и с удовольствием смотрела на кафель, на котором веселый странник куда-то направлялся, неся на палке небольшой узелок. Внезапно она закусила губу. Соль для ванны освободила легкую боль в нижней части живота и воспоминания сегодняшнего утра.

— Это была просто месть, — прошептала она страннику. — Если бы я не отомстила, я бы не смогла простить его. А так начнем сегодня все снова. Каждую ночь мы будем вместе.

Аргос растявкался. Софи услышала шум в коридоре, какой-то знакомый мужской голос, а потом хлопнула дверью. Дрожа от гнева, вышла из ванны.

— Марта, кто это пришел? — крикнула она через дверь.

— Господин вышел с криминаль-вахмистром Смолором, — крикнула служанка. Софи с гневом смыла макияж.

Вроцлав, понедельник 28 ноября, семь вечера

Мок и Смолор сидели в «адлере», припаркованном на Редигерплац, под домом Мока. Стекла и крыша автомобиля быстро покрывались ковром снега. Мок молчал из — за переполнявшей его ревности, Смолор — по своей натуре.

— Так что ты думаешь? — спросил наконец Мок.

— Сторож был пьян. Он не знал Гельфрерта. Гельфрерт был нацистом…

— Я не говорю о Гельфрерте. — Мок закурил кончик папиросы. — Я говорю о костеле.

— Никто не приносил сегодня цветы к костелу.

Мок посмотрел на окна своей спальни, в которых только что погас свет.

— Смолор, ты получаешь новое дело, — в моменты гнева Мок обращался к своим подчиненным на «ты». — Я хочу знать все о неком бароне фон Хагенштале, Эйхеналлее. Ты бросаешь дело Гельфрерта. Я сам о нем позабочусь. Кроме того, ты не отступишь от моей жены. Тебе не нужно специально прятаться. Она знает тебя только по имени и по голосу. Каждый вечер в восемь рапорт, в баре Гражека на Грюбшенерштрассе. — Мок закурил новую папиросу. — Послушай, Смолор, моя жена сказала мне сегодня, что читала о мяте у Галена. В моей библиотеке. Да, у меня есть Гален в издании Кюна. Двуязычное, греко-латинское издание. А моя жена не знает ни одного из этих языков.

Смолор смотрел на своего босса, не понимая, о чем он говорит. Он не задал никакого вопроса. И за это Мок сильнее всего его ценил.

Вроцлав, вторник, 29 ноября, семь утра

Мок проглотил слюну и впервые за несколько дней не почувствовал жжения в пищеводе и похмельных протестов желудка. Лишь легкая жажда напоминала ему, что не все употребленные вчера жидкости были столь же невинны, как выпитое собственно свежее молоко, которые еще отдавало безопасное коровье тепло. Он поставил кружку, вышел из столовой в прихожую и встал перед большим зеркалом. Одеколонный туман, который он распылял резиновой грушей, осел на его щеках. Тогда распахнулась дверь в спальню, и Мок увидел на ручке длинные пальцы Софи. Он перестал растирать по лицу пряное, ароматное косметическое средство, быстрым движением схватил за ручку, не допуская повторного закрытия двери. Софи не пыталась с ним бороться. Она села перед массивным туалетным столиком с двустворчатым зеркалом и попыталась — с легким шипением нетерпения — расчесать костяным гребнем спутанные утром волосы. Светлые пряди косо спадали на ее лицо, закрывая посиневший глаз.

— Думаешь, что каждый день я буду спать в своем кабинете? — спросил он возбужденным голосом. — Что каждый день ты будешь запираться от меня в спальне?

Софи даже на него не взглянула. Мок овладел собой и хмыкнул, зная, что таким образом вернет своему голосу тот тембр, который его жена любила: мягкий, но решительный, дружелюбный, но не сентиментальный.

— Мне нужно было уйти на минутку. У Смолора ко мне было важное дело.

Ему показалось, что он увидел тень интереса в слегка прищуренных глазах Софи. Он подошел к ней и осторожно положил руки на ее плечи, не сумев поразиться — в неведомо который раз — их хрупкости. Софи резко отстранилась, и Мок свел руки на животе.

— Знаю, знаю… Ты простила меня. Была великодушна. Я не должен был никуда выходить. Ни на минуту. Я должен был провести каждую минуту этого вечера с тобой. А потом была первая из череды ночей, наших ночей, когда произойдет зачатие. А тут я вышел. Ненадолго. Такова моя работа.

В прихожей зазвонил телефон.

— Сейчас тоже, наверное, звонят мне. — Мок посмотрел в глаза своей жены. — Какие-то сигналы, может труп…

Софи услышала шаги своего мужа и его голос, раздающийся из прихожей:

— Да, понимаю, Ташенштрассе, 23–24, квартира на третьем этаже.

Щелканье трубки, шаги, снова руки на плечах, гладко выбритое, чуть влажная щека у ее щеки.

— Поговорим вечером, — прошептал он. — Я сейчас еду. Я нужен.

— Мне ты не нужен. Иди. — Софи доказала, что все еще наделена способностью выдавать голос.