На Бугстад-вейен она остановилась перед дверью терапевтической клиники. Мимо в сторону центра прошел трамвай. Она долго стояла так, прошел еще один трамвай.

— Тебе нужна помощь, Сольвейг, — повторила она.

Но это уже не подействовало. В груди что-то поднималось, однако это был не покой, скорее какие-то толчки. Она двинулась прочь от центра, по направлению к Майурстюа. «Там есть рыбный магазин, Сольвейг, там ты должна купить пять рыбин и попросить, чтобы их почистили». По другой стороне улицы шел мужчина и пялился на нее. Он был похож на пастора Браннберга салемского баптистского прихода. «Пастор Браннберг умер, Сольвейг». Она прибавила ходу. Так же поступил и мужчина на другой стороне. Он был одет в длинное кожаное пальто, волосы зачесаны назад и забраны в хвост на затылке. Пастор Браннберг ее крестил. Она помнила его лицо, когда ее вытащили из воды, его глаза, когда он благословлял ее. Пастор Браннберг всегда помогал им, именно к нему ее привели, когда она в первый раз заболела. Она пересекла улицу, остановилась прямо перед мужчиной.

— Вы мне не поможете? — попросила она.

Не отвечая, он бросился прочь, седой хвост у него на затылке болтался из стороны в сторону.

Она остановилась возле зебры, ухватилась за перила ограждения. Вот теперь снова началось, и ей с этим не справиться. Если ее собьет машина, водителю не поздоровится, а если автобус, то ничего. Такая уж у водителей автобусов работа — разъезжать по городу, и тогда всякое может случиться. Да хранит их Господь. Он заботится о водителях автобусов — они ведь орудие Божье, пусть даже и блуждают во тьме. «Как только мимо проедет красный автобус, отпускай перила, Сольвейг». Она подняла глаза к небу над зданием администрации района Майурстюа. Облака вдруг разом пришли в движение, разлетелись в разные стороны, как если бы направленные могучей дланью, свет стал нестерпимо резким. Она опустила глаза. И там, на лестнице перед входом в метро, освещенный ослепительно-белым светом, стоял мужчина. Он был бородат, со спутанными сальными волосами, в поношенном пиджаке. Лицо его было обращено к ней, и она увидела, что это Аксель Гленне. «И Он явится вновь, но они не узнают Его».

— А вот я узнаю его, — пробормотала она. — Этого же не должно пока случиться, рано еще.

Вновь волна покоя поднялась у нее в груди, заполнила ее, и у нее мурашки побежали по коже от блаженства.

Она выпустила из рук перила, повернулась спиной к плотному потоку автомобилей и пошла назад по Бугстад-вейен в сторону центра.

К четверти первого Аксель Гленне отпустил последнего перед обедом пациента. Сделал запись в карточке, закрыл компьютерное окошко и перевел экран в режим экономии.

— Пора нам перекусить, — сказал он Мириам, не глядя в ее сторону.

Уже половина рабочего дня прошла, а он едва успел ввести ее в курс дела в промежутках между консультациями. После того, что произошло накануне, он ощутил некоторую неловкость, когда она появилась утром. Но, похоже, ей казалось абсолютно естественным, что они больше получаса просидели в машине за разговорами.

Аксель пропустил ее вперед в комнату для отдыха. Там было просто не повернуться, хотя там сидели только Рита и Ингер Беата. Все же удалось втиснуться рядом с ними за круглый столик. К Рите приехала племянница, и Рита угостила всех домашними вафлями. Ингер Беата хотела обсудить с ним одного пациента и показала ему стопку листочков с результатами лабораторных анализов. Поедая салат с яйцом и запивая его кофе, она изложила ему суть проблемы. Пациента мучил зуд, и он терял в весе, но в остальном казался совершенно здоровым.

— Прежде чем сказать что-нибудь, я хотел бы, чтобы наша студентка изложила свои соображения, — проговорил Аксель, пережевывая бутерброд.

У Ингер Беаты Гарберг было широкое костистое лицо и седеющие волосы, волнами ниспадавшие на плечи. Она раздраженно посмотрела на часы: до конца перерыва оставалось не больше пяти минут.

Мириам сказала:

— А вы не спрашивали, не появляются ли у него боли, когда он употребляет алкоголь?

Ингер Беата покосилась на Акселя. Тот потянулся к тарелке с вафлями и слегка улыбнулся:

— Вот тебе, Ингер Беата, вполне конкретный вопрос.

— Разумеется, спрашивала.

— И что же ответил пациент?

— Да как-то неопределенно ответил… — буркнула она и закрыла крышкой контейнер с остатками салата. — Придется мне снова его спросить.

Она об этом даже и не подумала, понял Аксель, но не стал ловить ее на этом. Ингер Беата вернулась на родину недавно, проработав два года с больными СПИДом в Ботсване. Она все еще никак не могла полностью переключиться на здешнюю жизнь, на поток пациентов, которые в основном были здоровы, но постоянно жаловались на малейшее недомогание. Но она была настоящим профессионалом, и у него не возникло желания поставить ее на место, а тем более позволить сделать это студентке. Он знал, что теперь она очень внимательно обследует этого пациента на предмет других симптомов лимфомы. А именно это он и сам заподозрил, просмотрев результаты анализов.

— Еще по вафельке? — предложила Рита, протягивая тарелку.

Аксель отказался, похлопав себя по животу.

— Я забираю студентку на обход больных на своем участке, — сказал он, — в полной уверенности, что здесь ты, Рита, сумеешь держать оборону.

— Уж это ты будь спок. Только вот один тип пытался записаться на сегодня. Говорит, что подавал заявление, чтобы его записали к тебе как лечащему врачу, но его бумаги еще к нам не поступили.

— Ты ведь сказала ему, наверное, что на сегодня все занято?

— Он спросил, нельзя ли тогда записаться на завтра после обеда, а я ответила, что по четвергам после обеда ты ездишь на велосипедную прогулку. Не надо было этого говорить, наверное?

Аксель нахмурил брови:

— Пациентов не касается, чем я занимаюсь в свободное время. А почему такая срочность?

— Он не сказал почему, но настаивал на том, что ему необходимо поскорее попасть на прием.

Вернувшись к себе в кабинет, Аксель вместе с Мириам проверил содержимое экстренного чемоданчика. Они уже собрались, когда из регистратуры позвонила Рита:

— Сольвейг Лундвалл пришла.

— Она на сегодня не записана.

— Я знаю, но она не хочет уходить, не поговорив с тобой.

— Скажи, что я ей позвоню сегодня ближе к вечеру.

Он услышал, как Рита что-то говорит пациентке. Потом в трубке раздался громкий крик.

— Ты слышишь? Она кричит и ругается.

— Ну ладно, пусть зайдет.

Дверь открылась нараспашку.

— Присаживайтесь, Сольвейг.

Она застыла на месте, подозрительно косясь на Мириам.

— У меня проходит практику студентка медвуза. Не возражаете, если она будет присутствовать при нашей беседе?