Позади остались окраины Гудауты, и УАЗ, вырвавшись на приморское шоссе, на удивление резво покатил вперед. Перед Новым Афоном они свернули на проселочную дорогу и по разрушенному бомбежками и оползнями серпантину добрались до горной долины. После крутого спуска, сразу за мостом над горной рекой Кавказ распорядился:

— Тормози, Эрик! Приехали!

Взвизгнув тормозами, УАЗ остановился, Кавказ первым вышел на поляну и по едва заметной тропке стал спускаться к реке. Ибрагим с любопытством оглядывался по сторонам и едва поспевал за ним. Попадавшиеся на глаза источенные дождями и ветрами развалины домов говорили о том, что когда-то на этом месте находилось горное село, и вскоре эта догадка подтвердилась.

Кавказ вышел к кладбищу, обогнул свежую воронку и остановился у потемневшей могильной плиты. Ибрагим вопросительно посмотрел на него, а он, ничего не сказав, смахнул с нее опавшие листья и отступил в сторону.

Под лучами солнца проступили едва заметные буквы, и Ибрагим остолбенел. Не веря собственным глазам, он осторожно опустил руку на плиту. Под дрожащими пальцами буквы ожили и заговорили: «Апсар Атыршба, Коса и Арсол Авидзба».

Старые предания, передававшиеся из поколения в поколение в роду Авидзба, сегодня самым непостижимым образом пришли к нему наяву.

Ибрагим, словно живую, нежно погладил плиту и тихо прошептал:

— Я вернулся к вам. Я… Я дома! — А через мгновение из его груди вырвался пронзительный вскрик: — Ты слышишь, даду? Я вернулся! Я вернулся!!!

Суровые горы ожили и ответили на этот зов потомка махаджира раскатистым эхом. Оно еще долго гуляло по склонам Химса, на которых полтора столетия назад стояли насмерть Арсол, Коса Авидзба и Апсар Атыршба, защищая свою землю, свой дом и свою Абхазию.

Вершина горы Химс терялась в густых облаках, а у ее подножия тут и там яркими всполохами разрывали кисельную пелену тумана выстрелы артиллерийских батарей. После двух дней непрерывных и ожесточенных боев с отрядом убыхов, отступившим из урочища в верховьях Большой Лабы, и присоединившимися к ним абхазам войскам экспедиционного корпуса полковника Коньяра в рукопашной схватке удалось выбить их из передовых укреплений и захватить господствующие высоты над селением Гума — этим последним оплотом повстанцев в высокогорной долине реки Гумиста.

С наступлением темноты обе воюющие стороны взяли временную передышку, и лишь артиллеристы капитана Чугунова вместе с саперами не сомкнули глаз. За ночь они успели перетащить горные орудия со старых позиций на новые, и, едва за снежными вершинами Бзыбского хребта забрезжил хмурый рассвет, хрупкую утреннюю тишину взорвали громовые раскаты. Артиллерия прямой наводкой принялась методично бить по сторожевым башням, мельнице и древней крепости, расположенной в центре селения.

Раскатистое эхо выстрелов и разрывы ядер слились в одну зловещую какофонию, заглушавшую рев, рвущийся из каменных теснин непокорной Гумисты. Опытные наводчики знали свое дело, каждый новый выстрел находил очередную цель — и селение на глазах превращалось в руины. Последней пала крепость: ядро угодило в пороховой погреб, заряды сдетонировали — и от чудовищного взрыва, казалось, раскололись сами горы.

Клубы сизого дыма плотным покрывалом окутали объятые пламенем развалины и, подгоняемые порывами ветра, поползли вниз по долине. Чудом оставшиеся в живых жители выбрались из завалов и бросились к реке, ища спасения под ее скалистыми берегами и в лесах у подножия Химса. Вслед им и по восточной окраине селения, где еще продолжали отстреливаться последние защитники, батарея Чугунова дала залп картечью, после которого в нем, казалось, перестало существовать все живое.

Полковник Коньяр, наблюдавший за обстрелом селения с выступа, нависавшего над долиной, резво спустился на поляну и махнул рукой ординарцу. Разбитной боец метнулся в заросли орешника и вывел буланого жеребца. Тот нетерпеливо перебирал передними ногами и яростно грыз мундштук. Коньяр потрепал ухоженную гриву, ординарец подсуетился и подставил под блестящий зеркальным блеском сапог стремя, полковник оперся на плечо и, надсадно крякнув, на удивление легко для своего тучного тела взгромоздился в седло. Вслед за ним к лошадям бросились начальник штаба майор Вронский, начальник разведки ротмистр Блюм, полковой лекарь Федотов и вся остальная полковая верхушка.

Едкий запах пороха и пролитой крови кружил головы и нездоровым румянцем полыхал на щеках офицеров и солдат. В эти последние минуты перед решающей атакой их взгляды сошлись на командире. Опытный вояка, за спиной которого был не один поход под командованием «грозы Кавказа» генерала Ермолова на чеченские и дагестанские аулы и усмирение мятежных убыхов с абхазами в Дале и урочище Мзымты, Коньяр знал, как подавить страх у подчиненных и затем повести на смерть.

Его грузная фигура подобралась, слилась с лошадью и на фоне величественной панорамы гор напоминала Георгия Победоносца. Выдержав паузу, он опустил руку на рукоять сабли и молниеносным движением выхватил из ножен. Отточенный, словно бритва, клинок грозно полыхнул в лучах восходящего солнца. Коньяр приподнялся в седле, его лицо побагровело, и через мгновение из луженой глотки раздался воинственный рык:

— Братушки, я с вами! Разобьем басурмана! Вперед!

— Ура-а-а! — покатилось в ответ.

И еще не успело затихнуть эхо, как над долиной поплыл заливистый, зовущий на смерть звук горна. Вслед за ним под дробный перестук барабана двинулась пехота. Ее тесно сомкнутые цепи сначала медленно, а затем набирая скорость, подобно морским волнам, покатили вниз к объятому пламенем селению.

Не встречая сопротивления, рядовые шли в полный рост, а офицеры, бравируя храбростью, опустили сабли на плечи и не вынимали пистолеты из-за пояса. Перед окраиной селения неумолимое движение хорошо отлаженной военной машины замедлилось и в цепях наступающих стали возникать зияющие провалы. Это чудом уцелевшие после залпов картечи защитники Гума выбрались из-под развалин и, прикрывая бегство женщин, стариков и детей, принялись отстреливаться.

Их слабый ружейный огонь не мог остановить неумолимый накат «русского вала». Артиллерийская батарея капитана Чугунова снова прошлась свинцом по оборонительным позициям и подавила оставшиеся очаги сопротивления. Развалины навсегда погребли под собой последних защитников, и в наступившей пронзительной тишине слышался лишь треск пламени и мерный, неумолимо приближающийся шаг русской пехоты.

Прошла минута-другая — и чуткое ухо Коньяра уловило зарождающийся в глубине западного ущелья грозный гул, на его лице появилась победная улыбка, и он придержал коня. Эта новая и напоминающая сход горной лавины угроза горцам клубами бурой пыли наплывала на долину, а через мгновение лихой свист и рев сотен глоток заглушили все остальные звуки.

Эскадрон есаула Найденова, находившийся в засаде, дождался своего часа и теперь, разлившись лавой по берегу реки, несся на перехват тех, кто уцелел после последнего артналета и искал спасения в лесу за рекой. Впереди, слившись с лошадьми, скакали известные своей удалью казаки из станиц Абинской и Крымской. В развевающихся на ветру бурках они, подобно гигантским птицам, черной стаей стелились над землей.