Ответить я не успел.

— Конечно, так было раньше, — продолжал Крейс. — В прежние времена убивали зрелищно. Лужи крови и все такое. А что теперь? В лучшем случае, зарежут кого-нибудь. Обычно два мужика устраивают поножовщину из-за женщины. Банальней не придумаешь. Ну, еще бывает, что какой-нибудь «хозяин жизни» в бешенстве ударит свою жену чуть сильнее, чем нужно. Где в этом зрелищная ценность?

Пылкая речь Крейса развеселила меня. Я рассмеялся. Значит, вот как он решил приветить меня в своем доме.

— Кстати, к слову о Кориате… вы знакомы с теорией о том, что вхождение в обиход ножа и вилки способствовало снижению уровня убийств? — старик взглянул на меня.

Озадаченный, я покачал головой.

— Довольно интересная теория, хотя и немного примитивная, — заявил Крейс. — В тысяча девятьсот тридцать девятом году один швейцарский социолог опубликовал книгу, в которой в качестве основной идеи выдвинул тезис, что постепенное укоренение «светских» манер в обществе, в частности умение пользоваться носовым платком и есть не руками, а ножом и вилкой, обусловило его качественное преобразование в период со Средневековья до наших дней.

Крейс словно чеканил каждое слово. Было видно, что ему нравится читать мне лекцию.

— Сразу же после выхода в свет этой книги Германия вторглась в Польшу, и идеи швейцарца были позабыты. Только, кажется, в конце семидесятых его книгу вновь издали в Америке, и тогда люди, занимающиеся статистикой преступности, стали серьезнее относиться к его теории. В семнадцатом веке уровень убийств действительно упал, это факт. Но что явилось тому причиной? Стандартные предположения о том, почему люди совершают преступления, в числе которых называют рост городов, пропасть между богатыми и бедными, к семнадцатому веку не применимы. Рост городов и подъем промышленности начались гораздо позже, после того, как сократилось число убийств.

Я пытался следовать цепочке его рассуждений.

— Связано ли сокращение числа убийств с изменением психологического портрета общества, с тем, что в собственных глазах мы стали более утонченными, более цивилизованными? Если да, значит, Кориат виноват в том, что сегодня не совершаются изощренные убийства. Если бы история могла повторяться, я бы заколол его насмерть той его проклятой вилкой.

Крейс устремил на меня напряженный взгляд. Что это — своего рода экзамен? На пару секунд я растерялся. Потом все же решил принять правила игры старика.

— Думаю, ответ здесь может быть только один, — сказал я, так же серьезно глядя на него. — Запретить столовые приборы. Другого пути нет.

Крейс захохотал, хватаясь за живот; дряблая кожа на его шее заколыхалась из стороны в сторону. Я рассмеялся вместе с ним: мой ответ попал в самую точку. И тут мне вдруг нестерпимо захотелось в туалет. Чтобы отвлечься, я попытался думать о чем-то другом, стал рассматривать восхитительные полотна на стенах. Не помогло. Я прокашлялся.

— Простите, мистер Крейс, мне жутко неудобно, но нельзя ли воспользоваться вашим туалетом?

— Конечно, конечно. Ох, безмозглый я болван. — Он покачал головой. — Так ведь и не показал вам дом. Позор на мои седины. Пойдемте.

Он повел меня из гостиной в портего, где мы почти сразу свернули в еще один узкий коридор, противоположный тому, что вел в кухню и мою комнату.

— Эта дверь, — Крейс показал на дверь слева от него, — ведет в мою спальню и кабинет, а вот эта — в санузел. Когда закончите свои дела, приходите в мою комнату. Я буду там.

Я толкнул дверь и ступил в большое белое помещение, где стоял сильный запах нечистот. На полу валялись волосы и обрывки туалетной бумаги; на некоторых из них, как мне показалось, была кровь. Я прошел мимо ванны с пожелтевшей от времени эмалью, в которую глубоко въелась грязь, к унитазу с опущенной крышкой. С опаской, одним лишь кончиком указательного пальца, я поднял крышку и сиденье. Вся фаянсовая поверхность была сплошь покрыта слоем черно-коричневой грязи. Этим я займусь в первую очередь, сказал я себе. Не глядя в унитаз, я быстро спустил воду и подошел к раковине, чтобы вымыть руки, но мыло, некогда молочно-белое, было таким грязным, что я просто сполоснул пальцы. До отдающего затхлостью полотенца, что висело рядом на вешалке, я даже дотрагиваться не стал.

Посещение ванной комнаты оставило у меня ощущение гадливости, будто я сам измарался в нечистотах. Когда я вышел в коридор, у меня в голове уже созрел подробный план по наведению порядка в палаццо. Я знал, что и в какой последовательности нужно сделать. Ребята в университете, даже Элайза, всегда расценивали как странность мою любовь к чистоте и порядку. Говорили, что я помешан на уборке. Хотя, по сути, они должны были благодарить меня. Я никогда не мог понять, как можно жить в бардаке. Каждый обязан содержать в чистоте то место, которое служит ему домом.

Я был уверен, что Крейс будет признателен мне за ту помощь, что я могу ему оказать. В конце концов, вряд ли ему нравится жить в грязи. Сначала нужно заняться ванной комнатой — вычистить унитаз, ванну и раковину — и кухней. Потом я вытру везде пыль, избавлюсь от паутины, опутавшей картины и рисунки из коллекции Крейса, подмету пол, натру полиролью мебель, постригу растения во дворе. Интересно, сколько времени уйдет на то, чтобы навести в палаццо некое подобие порядка? И потом, как быть с верхним этажом, который Крейс, по его словам, давно уже не использует? Там тоже убираться? Мне даже страшно было думать о том, что я могу там увидеть.

Я постучал в дверь спальни Крейса, и тот пригласил меня войти. Я ступил в большую комнату с окнами, выходящими на канал. По всему полу была разбросана одежда: пиджаки, брюки, носки, трусы, рубашки. Крейса нигде видно не было. Я прошел по терраццио[7]в центральной части комнаты и шагнул на темно-красный паркет, которым был выстелен ряд ниш, шедших по одной стороне помещения. В одном из альковов, расположенном между колоннами цвета пахты со сложным декором, стояла кровать с изголовьем, украшенным резьбой из слоновой кости и исполненной в технике темперы картиной с изображением Девы Марии, младенца Иисуса и двух святых. Над кроватью Крейс повесил еще одну прекрасную Мадонну. Кто автор произведения, я не мог определить, но это была высококлассная работа. Стены алькова были обиты богатой тканью с узором из разбитых колонн и капителей. Сама кровать была завешена тяжелым бордовым пологом. Проходя мимо, я случайно задел занавеси, и у моих колен поднялось облако пыли.

— Вот вы где, — раздался голос у меня за спиной.

Я обернулся. Крейс выходил из комнаты, которая, очевидно, служила ему кабинетом.

— Пожалуй, я уже мог бы приступить… к уборке, — сказал я.

— Да, да, хорошая мысль. Надеюсь, мое жилище не показалось вам склепом. Боюсь, тут все так запущено.

— С чего мне начать? Я подумал, что сначала можно было бы убрать ванную и кухню, а потом заняться всем остальным.