«Организация эта, по словам Менжинского, «тайная и невидимая». Ее члены не носят формы, их нельзя узнать по какому-либо внешнему признаку: самая принадлежность к организации сохраняется в тайне. Кроме технической и военной подготовки, члены специального отряда получают и политический инструктаж: все средства пущены в ход для того, чтобы разжечь в них ненависть к явным или скрытым врагам революции, к евреям, к сторонникам Троцкого. Евреи в организацию не допускаются. Обучаясь искусству защиты советского государства от повстанческой тактики Троцкого, члены специального отряда проходят настоящую школу антисемитизма».

«У Троцкого начинает уходить почва из-под ног: слишком долго смотрел он на преследования, аресты, ссылку своих ронников, бессильный что-либо предпринять».

«…Троцкий остается верен своей тактике: на штурм государства он хочет бросить не толпу, а тайно сформированные особые отряды. Он хочет захватить власть не путем открытого восстания рабочих масс, а в результате «научно подготовленного» государственного переворота».

«Тысяча рабочих и солдат, давних сторонников Троцкого… готовы к решающему дню: троцкистские команды… давно уже проходят тренировку на «невидимых учениях»… Менжинский всеми средствами пытается затормозить движение противника, но акты саботажа на железных дорогах, электростанциях, телефонной сети и телеграфе множатся с каждым днем. Агенты Троцкого проникают повсюду, нащупывая сцепления и узлы технической структуры государства, вызывая порой частичный паралич самых ранимых органов».

«Восстание должно начаться с захвата технических узлов государственной машины и ареста народных комиссаров, членов Центрального Комитета… Но Менжинский отразил удар: красногвардейцы Троцкого никого не застают дома. Вся верхушка сталинской партии укрылась в Кремле, где Сталин, холодный и невозмутимый, ждет исхода борьбы между силами повстанцев и специальным отрядом Менжинского».

«Седьмое ноября 1927 года… В то время как народный комиссар обороны Ворошилов принимает парад советских войск… Троцкий во главе своей тысячи предпринимает государственный переворот. … Менжинский успел принять все необходимые меры. …Этого Троцкий не предвидел. Он слишком презирал Менжинского и был слишком высокого мнения о себе, чтобы считать руководителя ГПУ достойным противником. …Он круто меняет план действий: теперь он будет целить в политическую и административную структуру государства. Он уже не может рассчитывать на свои штурмовые отряды, отброшенные и рассеянные…».

«Его призыв к пролетарским массам Москвы был подхвачен лишь несколькими тысячами рабочих и студентов. В то время как на Красной площади, перед мавзолеем Ленина, толпа окружает трибуну, где находятся Сталин, руководители партии и правительства… сторонники Троцкого наводняют огромную аудиторию университета, отбивают атаку отряда милиции и направляются к Красной площади во главе колонны студентов и рабочих… При первом же столкновении колонна его сторонников отступает…».

«Поведение Троцкого в этих обстоятельствах подвергалось с разных позиций самой суровой критике… Призыв к народу, выход на площадь – все это было просто дурацкой авантюрой».

Думается, процитированные отрывки привлекательны не своим хромающим историзмом, а тем, что отразили реакцию западной общественности, активно интересовавшейся внутрисоветскими делами. Благо наблюдения автора были сделаны, как говорится, по свежим следам и непосредственно на месте преступления.

Хессе не пренебрегает мнением и цитированием другого, фактически однотипного с Зукертом-Малапарте автора – Исаака Дойчера. Выходец из польских евреев, подданный Великобритании, он был не только историком и публицистом, но и завзятым антисталинистом. Что ж, учитывая общую направленность «Сталинского социализма», данный факт лишь прибавляет книге веса. Использовать врагов сталинского социализма к пользе сего феноменального явления есть прекрасный историко-исследовательский ход.

Монументальный труд берлинского ученого ценен тем, что наводит на дополнительные размышления и побуждает человека, воспитанного на ненаучных, стандартных постулатах, пересмотреть то, что еще вчера казалось незыблемым.

Хессе заостряет наше внимание на многих важных и судьбоносных вещах. Но я бы заострил внимание самого профессора на вопросе, задетом им косвенно, хотя требуется прямое и подробное рассмотрение его. Заниматься этим в надлежащем объеме я не буду, но о главном скажу.

В сущности, и левая, и правая фракции в ВКП(б) ненамного отличались друг от друга. Недаром Сталин метко заявил: пойдешь налево – придешь направо. Позднейшая идейно-организационная смычка бухаринцев и троцкистов наглядно продемонстрировала это. Обе фракции были единодушны в том, что в отдельно взятой стране, находящейся в капиталистическом окружении, построить социализм невозможно. Между тем, Сталин ВПЕРВЫЕ обосновал и доказал сначала теоретически, а затем практически возможность построения социализма собственными силами именно в одной стране, пусть и окруженной враждебными капиталистическими государствами.

Стереотип, внедренный в массовое сознание оппортунистической пропагандой, отдает здесь приоритет Ленину. Но это не так. Разумеется, Ленин разрабатывал планы социалистического переустройства общества, после того, как пролетариат завоюет власть. Однако рассматривал их преимущественно сквозь призму победы мировой революции. Собственно говоря, то была господствующая точка зрения среди большевиков.

Они, как и все ранее запрещенные царизмом политические движения, вышли из подполья после февральского буржуазного, антимонархического переворота 1917 года. Но уже летом того же года были вновь туда загнаны наступившей реакцией. На состоявшемся в этих тяжелых условиях в июле-августе VI съезде РСДРП(б), т. е. еще до взятия власти большевиками в октябре, Сталин первым в партии предположил, что Россия сможет осуществить социалистические преобразования в одиночестве, без опоры на зарубежные революции, кои могут и не состояться. До него такого заявления не делал никто. Впоследствии он продолжил научные изыскания в этом направлении.

У Сталина хватило ума, такта, порядочности, чтобы не выпячивать собственную роль в вышеназванном теоретическом обосновании. Он искренне любил Ленина, преклонялся перед его жизненным подвигом, бескорыстно поддерживал его всегда, начиная с заочного – по книгам и статьям – знакомства и кончая совместной работой в высших органах партийной и государственной власти. Он произнес потрясающую по духу верности и силе убеждения клятву над гробом Ленина и всю жизнь обнажал голову перед памятью своего учителя.

Здесь самое время затронуть проблему научной систематизации и терминологического оформления ленинизма. Этим процессом тоже руководил не кто иной, как Сталин. Именно он ввел «ленинизм» в широкое обращение – не только научное и общепартийное, но и народное.

Ему приписывается фраза, что «ленинизм есть высшее проявление русской культуры». Не исключено, что он действительно сказал это. Но доподлинно известны другие его слова: «…Мы знаем, что ленинизм есть явление интернациональное, имеющее корни во всем международном развитии, а не только русское».