Артур и все разделявшие это мнение считали, что я не смогу установить с клановцами успешное общение по телефону. Я непременно буду «втирать всякую лажу» и сразу спалюсь, что я черный; я не смогу удержаться, чтобы не вставлять все время «блин» и «мать твою», и любой клановец сразу поймет, с кем имеет дело.

Полная чушь, просто уморительная в своей абсурдности.

Главное же — Артур не принимал всерьез саму мысль о том, что Ку-Клукс-Клан мог обосноваться в Колорадо-Спрингс. Он не собирался рисковать разоблачением одного из своих детективов под прикрытием ради такой ерунды. Для него газетное объявление было в лучшем случае розыгрышем, а этот Кен — просто озлобленным типом, не стоящим внимания.

После отказа лейтенанта я вновь позвонил сержанту Траппу, решив обратиться через голову Артура напрямую к начальнику полиции. Сержант Трапп полностью поддержал меня. С точки зрения моей карьеры это решение было не особенно разумным. У меня сложились довольно натянутые отношения с лейтенантом Артуром, и это обращение — в обход капитана и помощника начальника отдела расследований — обещало еще больше раздуть пламя нашей взаимной неприязни.

— Как только этот Кен услышит речь одного из наших белых полисменов, он поймет, что по телефону разговаривал с черным.

— А как разговаривает черный? — спросил я.

Напряженность между мной и Артуром возникла примерно год назад, когда я работал у него в бригаде по наркотикам. До этого случая он был моим наставником. Нам требовалось принять решение по делу, которое мы вели вместе с управлением шерифа, и мы все выбирали между предложениями, выдвинутыми Артуром и шерифом. Я отдал голос за предложение шерифа, к досаде и злобе Артура. Он считал, что я, как офицер ДПКС, должен был поддержать в этом споре его и сержанта. Ему не понравилось, что я выразил свое мнение. С тех пор наши профессиональные отношения уже не были прежними.

Другим моментом, добавлявшим масла в огонь наших противоречий, было отношение лейтенанта к начальнику полиции, которого он откровенно недолюбливал и, по большому счету, не уважал из-за способа его восхождения по служебной лестнице.

Начальника повысили совсем недавно, а до тех пор он носил чин лейтенанта и уступал по трудовому стажу Артуру, своему конкуренту из бригады по наркотикам. В должности лейтенанта наш начальник отвечал за отдел по связям с гражданскими организациями, что в полицейской иерархии ценилось невысоко, однако он знал толк в своем деле. Поскольку он не служил на «передовой», как его старшие коллеги в следовательском или патрульном подразделении, говорили, что он несправедливо обошел их в процессе отбора. В их глазах он был недостоин служить начальником Департамента полиции Колорадо-Спрингс.

Артур, лейтенант бригады по наркотикам, не смирился с тем, что он отстал от времени. В те годы ДПКС, как и многие департаменты полиции в стране, начал продвигать более образованных сотрудников. Освященные традицией качества — у кого больше закрытых дел и выше стаж — уже не были основанием для служебного продвижения. Они ушли на второй план по сравнению с успехами в области высшего образования. При поиске кандидата на должность начальника полиции кадровая комиссия требовала как минимум диплома бакалавра. У лейтенанта из бригады по наркотикам был диплом младшего специалиста, а у лейтенанта из отдела связей, единственного из старших офицеров ДПКС, — диплом магистра.

У меня оставалась неделя, чтобы подготовить встречу с местным организатором Клана, и мне было некогда раздумывать о разжигании нашей с Артуром неприязни, о соблюдении иерархии и возможном вреде для моей карьеры. В конце концов, все равно лейтенант имел на меня зуб и будет иметь его, как бы я ни поступил. Терять мне было нечего.

Сержант Трапп и я коротко доложили начальнику об активности, которую я успел развить: письменный отклик на газетное объявление, телефонный разговор с местным организатором Клана и получение информации о планах по поджогу крестов. Клан готовил акт внутреннего терроризма, чтобы повысить «белую гордость» и, как следствие, численность своего контингента.

Начальник проявил большой интерес к нашему рассказу, задал несколько вопросов и спросил, понадобятся ли мне дополнительные людские ресурсы. Я запросил двух следователей на 9 ноября. Тогда он позвонил лейтенанту и велел ему обеспечить мне необходимое содействие.

Как можно было ожидать, Артура мои действия не обрадовали. Меня же мало волновали его личные чувства и его эго. Я считал, что такой обходной маневр был единственной возможностью внедриться в группировку, за которой стояла долгая история терроризма и которая теперь пыталась обосноваться в моем городе.

На встрече с Чаком я ввел его в курс намечавшегося расследования и рассказал, что успел сделать.

— Они планируют поджоги, благотворительные мероприятия исключительно для белых и вербовку новых членов — и мы должны выяснить, что еще.

Он засмеялся.

— Черный коп, проникающий в Клан? Обалдеть. А они не заметят, что ты черный?

— Вот поэтому мы и работаем вместе. Я буду слышать по передатчику все, о чем ты говоришь с ними, а ты будешь знать все о наших телефонных разговорах. Я — голос, ты — лицо.

— Это, наверно, самая безумная вещь, которую я когда-либо слышал. Короче, я в деле, — сказал Чак, широко улыбаясь.

К сожалению, привлекать Чака можно было только в крайнем случае — из-за его загруженности в бригаде по наркотикам и из-за политики департамента. Так что по большей части мне приходилось морочить противнику голову по телефону и держать Чака в курсе своих разговоров с членами этой организации.

Встреча 9 ноября была очень важна, поскольку на основании телефонного общения у Кена уже сформировался положительный образ «Рона Сатллворта». Я сказал Чаку, что его главная задача — закрепить это впечатление во время личной встречи.

Кен не должен усомниться, что имеет дело с одним человеком, — будет ли он говорить со мной по телефону или с Чаком вживую. Нам следует координировать каждое свое движение, чтобы мы смогли плыть от одной встречи к другой, не натыкаясь на рифы несовпадений.

Если у меня происходил телефонный разговор, за которым должна была последовать встреча, Чаку следовало знать каждую деталь этого разговора и быть готовым к обсуждению любых вопросов. Точно так же я должен был знать все о его живом общении с клановцами. Иными словами, разговоры, которые вели Чак и я с этими типами, должны были сходиться во всем и дурачить их.

7 ноября я позвонил Кену, чтобы подтвердить встречу через два дня в Секьюрити. Мы договорились, что белый парень, похожий на хиппи, будет ждать меня в 7:00 вечера на парковке паба «Квик».

Кен совсем расслабился и признался, что из-за огласки с этим объявлением по вербовке армия отправила его в отпуск, хотя до окончания его военной службы оставалось тридцать семь дней. Я сказал ему, что это невозможно — чтобы армия вычислила Кена по газетному объявлению без имени и личной информации. Если он действительно попал в переделку за свою связь с Кланом, армия, должно быть, прознала о нем что-то посерьезней.