Они выглядели как плохие ребята со своими длинными волосами и бородами, в небрежной уличной одежде. Но у них были пушки, и они защищали закон вместе с хорошими ребятами. Я хотел быть одним из них.

Однако нужно было ждать по меньшей мере четыре года, прежде чем я мог надеяться на должность детектива в бригаде по наркотикам — и то при условии, что там откроется вакансия. В моем случае существовало еще одно серьезное препятствие: в истории Департамента полиции Колорадо-Спрингс до сих пор никогда не было черного детектива.

Через некоторое время детективы по наркотикам привыкли к моему присутствию в бюро регистраций, и я заводил с ними — в частности, с Артуром — разговоры об особенностях работы копа под прикрытием. Я расспрашивал их обо всех мыслимых нюансах, когда они подходили к моему столу за уголовными досье, — о языке улиц, о наркоманском сленге и ценовом диапазоне. Я хотел знать, как реагировать в той или иной ситуации, если я встречу что-то нетипичное. Если я слышал в кино фразу из наркотической тематики, я выспрашивал кого-нибудь из них, насколько это реально в жизни. Довольно скоро я стал для них, прямо скажем, надоедливой мухой, но добился и кое-чего важного — меня начали замечать в группе «славных малых».

Он не мог согласиться с моим эпитетом «прекрасная» в адрес мисс Фаланы, поскольку не понимал, что может быть прекрасного в «цветной» женщине.

Но мне было мало просто обратить на себя внимание бригады по наркотикам. Главным среди «славных малых», чье расположение мне требовалось, был Артур, в то время сержант, начальник бригады, в котором я видел своего «Моисея» с билетиком для меня в землю обетованную.

Я забрасывал следователей из бригады по наркотикам вопросами о повседневных аспектах их работы; но когда я обращался к Артуру — всякий раз, как видел его в участке, — мои вопросы просто кричали: «Сделай меня нарком!»

В ответ я получал всегда одно и то же: он улыбался или добродушно усмехался, качал головой и продолжал свои дела.

Вскоре я полюбил свою кадетскую службу, даже всю рутину, и моя мечта быть школьным физруком испарилась. Мне нравилось каждый день надевать форму. Нравилось чувствовать себя частью команды. Нравилось общаться с гражданскими (хотя им, пожалуй, не всегда нравилось общаться со мной, когда я выписывал им штрафы за парковку). Мне даже нравилось заниматься подшивкой и поиском документации для других детективов. Мне никогда прежде не приходилось быть лицом города, и теперь я осваивал искусство взаимодействия и навыки коммуникации с самыми разными людьми. Одно дело — работать в забегаловке, и совсем другое — нести ответственность, от которой может зависеть жизнь других. Это заставляло меня расти над собой.

Когда я выписывал штрафы за парковку, люди порой впадали в ярость — бранились, оскорбляли меня, — и мне приходилось все это сносить. И, если уж совсем начистоту, меня больше оскорбляло, когда тот, кому я выписывал штраф, говорил, что я не настоящий коп, чем позволял себе расистские замечания. Именно тогда я повзрослел. Я усвоил, что значит быть и копом, и мужчиной.

18 июня 1974 года, на свой двадцать первый день рождения, я принял офицерскую присягу в полиции города Колорадо-Спрингс — первый черный выпускник по программе подготовки полицейских кадетов. Сказать, что мне было приятно, — это ничего не сказать. Я творил историю Колорадо-Спрингс, и я знал: что бы ни ждало меня впереди, это будет делом стоящим и захватывающим.

Церемония не обошлась без ложки дегтя. В душе я был бунтарем. Присягу, кроме меня, принимал еще один кандидат, Ральф Санчез, который красовался перед мэром Колорадо-Спингс в модном костюме и при галстуке, в отглаженной до хруста черной рубашке и отполированных черных туфлях. На мне же были аккуратные брюки, тщательно отглаженные (я сам гладил свою одежду, хорошенько накрахмалив ее, еще с начальной школы), темная спортивная рубашка и свободный пиджак. Мне никогда не нравились костюм и галстук, и я не знал, что должен надеть их. Инструкция по поводу внешнего вида на церемонии ограничивалась словом «опрятно», и моя внешность, по моим стандартам, была опрятной. Кроме того, я считал, что выполнил все задания и теперь мне прямая дорога в Департамент полиции Колорадо-Спрингс (ДПКС). Мне не нужно производить впечатление на мэра или на кого бы то ни было своим костюмом с галстуком. Кроме мэра, там присутствовали три члена отборочной комиссии. Моя мама работала и не смогла взять отгул в тот день.

Тот образ, в котором Ральф предстал перед отборочной комиссией, и его подчеркнутая верность «нормам» ДПКС задали тон всей последующей карьере, которую каждый из нас избрал. Завязавшаяся поначалу между нами дружба переросла во взаимную неприязнь уже в первый год. Ральф был старше меня на шесть месяцев, поэтому раньше надел форму патрульного и вскоре стал давать мне понять, что ставит себя выше меня. Он ощущал себя вышестоящим лицом и настаивал, чтобы я относился к нему с почтением, которого он от меня так и не дождался. Он сделался «образцовым патрульным», что у нас в департаменте обозначалось термином «кивала» или, если совсем по-простому, «жополиз». Он всегда стремился угодить тем, кто мог в силу своего положения помочь ему продвинуться по служебной лестнице.

Меня больше оскорбляло, когда тот, кому я выписывал штраф, говорил, что я не настоящий коп, чем позволял себе расистские замечания. Именно тогда я повзрослел. Я усвоил, что значит быть и копом, и мужчиной.

Ральф всегда соблюдал протокол департамента, боясь не то что нарушить его, а даже допустить такую возможность. Иначе, как он полагал по своим узколобым понятиям, он вызовет неудовольствие тех потенциально ценных сотрудников, которые обладали полномочиями продвинуть его личные/служебные притязания на следующий уровень. Так что Ральф и думать не смел о каком-то своеволии. Но это не помогло ему, так как он никому не нравился и начальство департамента смотрело на него пренебрежительно. Более того, в первые шесть месяцев службы в ДПКС, при своем костюме и галстуке, Ральф совершил нечто по-настоящему ужасное.

Патрулируя улицы, он среди бела дня застрелил подростка, промышлявшего грабежом. Ральф говорил, что мальчишка был вооружен и наставил на него ствол, убегая с места преступления. Проблема в том, что оружия у убитого обнаружено не было. Только благодаря виртуозным вербальным трюкам окружного прокурора округа Эль-Пасо Ральф избежал расследования. Он сохранил должность офицера полиции, однако его благонадежность в глазах начальства заметно пострадала. Он продолжал гнуть свою линию «кивалы» в надежде сменить форму патрульного на что-то более достойное, но его по-прежнему игнорировали.

Хотя в душе я был бунтарем и считал себя нонконформистом, мне хватало ума понимать, когда нужно следовать правилам и делать вещи, которые пойдут мне на пользу. Другими словами, я старался не упускать случая бросить вызов «системе» и проверить, насколько я могу расширить границы дозволенного. Я никогда не относился к тем, кто свято блюдет честь полицейского мундира и прочей амуниции.

Несмотря на это, форма была мне чертовски к лицу; просто мне не нравилось носить ее и не хотелось делать карьеру патрульного. Появление в моем офисе офицеров по наркотикам посеяло семена, из которых выросло мое профессиональное рвение. Стать детективом по наркотикам под прикрытием, тем, кто выглядел как обычный гражданин, но имел при себе оружие и удостоверение полиции, и за кем стоял закон, стало моей профессиональной целью. С того самого момента каждый мой шаг был подчинен попыткам воплотить ее в жизнь.