И начались хлопоты по прилаживанию мотора к будущему самолёту. Я его установил на площадку, подвешенную под крылом, и на вал вместо кардана насадил звёздочку. А вторую звёздочку, поменьше, на ось винта, направленного назад в сторону хвоста. Получилась цепная повышающая передача – детали для неё пришлось покупать на рынке – есть у нас в городе такой, где чего только не отыщешь. Тут встречается довольно много вещиц, привезённых моряками торгового флота из загранки, так что найти кое-какие запчасти можно.

Переходные и сопрягающие детали на базе наших мастерских сделать было решительно невозможно. Вот тут-то и помог мне Саня Батаев. Он живёт в городе и работает в Январских железнодорожных мастерских, где имеется вполне приличный станочный парк. Сюда, в аэроклуб, приезжает утром обычно по выходным. Саня – главный затейник в группе энтузиастов-планеристов, а я им часто помогал – в последнее время с наладкой управления. Ну, там рычаги, рули, элероны. Тут же и усилие нужно верно рассчитать, и тяги правильно проложить.

Вот и он мне помог. Как я понял – воздействовал на кого-то там по комсомольской линии. Ну, идёт у парня развитие в общественной сфере, хотя от настоящего дела он не отрывается. То есть планер у ребят начал вполне нормально летать – его поднимали в воздух, буксируя за У-2, а потом он уверенно парил и удачно приземлялся. Поэтому парни уже стали подумывать об установке на свой аппарат небольшого мотора. Словом, интерес у ребят к моему творчеству вполне объяснимый.

* * *

На подвешенной под крыльями площадке перед мотором я поместил пилотское сиденье и органы управления. Хвост вывесил на двух балках, идущих назад примерно от середины крыла. Еще две балки протянул ниже собственно к заднему окончанию площадки. Винт попал внутрь рамы, поэтому я сразу сделал его четырёхлопастным, чтобы уменьшить диаметр. Шел уже конец марта тридцать пятого года, и я с тревогой просматривал газеты, боясь увидеть сообщение о трудовом свершении Стаханова, которое мне так и не удастся предсказать, если не успею с первым полётом и не привлеку к себе внимание компетентных органов.

Из-за спешки я сделал самый простой деревянный винт – с ним тоже пришлось знатно повозиться, потому что требовался и расчёт, и выдержка угла атаки, и тщательность обработки. Да и бруски подходящие отыскались не вдруг. К тому же изготовление втулки тоже потребовало времени. А ещё балансировка. То есть взлететь мне удалось только в апреле, причем далеко не в первых числах.

Мой, поставленный на мотоциклетные колёса самолётик спереди напоминал машину французского лётчика, из кинофильма про соревнования по перелёту через Ла-Манш в начале века. А сзади, из-за толкающего винта и способа подвеса хвоста, был похож на «Вуазен» времён Первой мировой, которую сейчас обычно называют империалистической. Он уверенно побегал по полю, сделал несколько подлётов, а потом уверенно оторвался от земли и стал просто замечательно выполнять виражи, пологие пикирования и небольшие горки.

Пять дней ушло на устранение некоторых неудобств, проявившихся уже в воздухе, – пришлось изменить регулировки в тягах управления.

И вот лечу это я себе, лечу, а на душе вместо радости полёта кошки скребут. Не сработала моя задумка. То есть – я просто в ужасе. Прикиньте! Одиннадцатилетний пацан сдал экстерном на аттестат зрелости аж за полную десятилетку, работает за взрослого в области, где требуются серьёзные знания, да ещё и построил прекрасно летающий самолёт. И ни один «товарищ» из компетентных органов не проявил к этому ни малейшего интереса! Куда, спрашивается, смотрит ОГПУ! Или оно уже НКВД? Или НКГБ? Только и горазды, что переименовываться и реорганизовываться, а мышей совсем не ловят. А ещё начальник аэроклуба опасался, будто недреманное чекистское око бдит за делами, творящимися в нашей организации!

Да никому мы не интересны, несмотря на то, что дальности полёта У-2 достаточно для того, чтобы перелететь в Румынию. Может, и мне заняться своим делом? Наладить канал доставки контрабанды из-за Дуная, да и жить себе припеваючи? А что? Сотню килограммов моя «птичка» увезёт, садится она буквально на пятачке, а, если лететь ночью, то вообще никто ничего не засечёт. Я имею в виду не использование аэроклубовских машин, а полёты на своей самоделке. Да тут же просто озолотиться можно! Хотя бы на кремнях для зажигалок. Или бельишко шёлковое поставлять – весит немного, зато в хорошей цене. И возить товар не в наш портовый город, а, например, в Запорожье. Или даже в Харьков. Ну, поставлю бензобак побольше… хотя нет, вмонтирую его в крыло, чтобы был не на виду, а старый мотоциклетный оставлю, где стоит, чтобы казалось, будто дальность полёта у меня невелика.

* * *

Для размещения бензобака в крыле мне нужно несколько немудрёных железных загогулинок, за которыми я и намерен сходить в сельскую кузницу. А уж потом можно будет по месту спаять из жести нужной формы ёмкость, сразу с учетом получившихся креплений.

Месяц нынче вполне весенний, уже по-летнему тепло и погода на мой вкус прекрасная – низкая облачность, полётов нет – руководство легко одобрило мою отлучку. Тем более, когда бывает в том надобность, я не скулю, что рабочий день кончился, а продолжаю делать то, что нужно, и не напоминаю про сокращённое для несовершеннолетних «время на труд».

Я с ними по-людски, и они со мной по-человечески. Нормальный начальник нормальному работнику палок в колёса не вставляет. А мы с ним оба ничего так мужики. В общем, переодеваюсь из спецовки в штаны и рубашку, тщательнее, чем обычно, повязываю красный галстук, укладываю в сумку со знанием дела отобранный из кучи хлама металлолом – Евдокима интересует качественная сталь – и выхожу на дорогу к ближнему селу – тут километра четыре. В этот момент меня подлавливает Феофилактыч, сует денег и пустую торбочку:

– Купи, – говорит, – сальца, лучку там. Может, огурчики солёные у кого остались, помидорки квашеные, капустка.

– Ага, – отвечаю. – Закусоиды, что из второго снизу ряда таблицы имени товарища Менделеева.

– Вот приятно говорить с образованным понимающим человеком, – кивает мой официальный наставник. – К вечеру, чай, обернёшься. Посидим по-человечески в тесном кругу товарищей по ударному труду.

– Мне, – отвечаю, – нельзя по малолетству хмельное вкушать, но для товарищей по ударному труду – всегда готов. Я же не просто так, погулять вышел, а пионер.

Хмыкнули мы, да и пошел я, солнцем палимый. Жаркая нынче весна задалась. Нет, про солнце – чисто для красного словца ввернул – низкая облачность никуда не девалась, но уже всерьёз тепло. Я босиком топаю – это пионерам не запрещено, а мне нравится, да и бутсы мои разлезлись, если по правде. Пора обзаводиться новой обувкой.

Дорога выписывает кривулину, обходя оконцовку балки, сливается еще с двумя, приходящими с других сторон, и тут вижу я девочку-подлеточку в светлой блузе и тёмной юбке, присевшую рядом с корзиной и очищающую крашеное яичко. Первая мысль – сегодня Пасха! Вторая – так ведь она же пионерка! Это потому, что аккуратно свёрнутый красный галстук торчит из корзинки. И, наконец, третья – пионерка тайком собралась съесть символ веры… не, ну я вообще безбожник, поэтому прошу пардону, если не так сказанул.