Ну и… Все осталось по-прежнему. Не то, чтобы Киэнн сознательно врал Эйтлинн, он действительно собирался все исправить, но, признаться, слабо представлял себе, как это сделать. Идеальным выходом, с точки зрения моральных норм фейри, было украсть что-то взамен украденному у самого похитителя. Но при этом украсть полагалось что-либо не менее ценное, или выкрасть свою же вещь обратно. И дело даже не в том, что с кражей Киэнн все еще мог не справиться — это как раз его не слишком пугало — но такая манипуляция отняла бы уйму времени и сил. Того самого времени, которого у Киэнна, с большой вероятностью, оставалось в обрез, а потому куда больше он хотел посвятить его Ллевелису. Маленькому королю предстояло узнать и понять множество важных вещей, и большинству из них научить мальчика мог только Киэнн.

И, надо сказать, одна лишь боязнь переусердствовать или и впрямь дурно повлиять на юного наследника удерживала Киэнна от того, чтобы посвящать сыну двадцать пять часов в сутки. Он спешно учил своего короля законам Маг Мэлла и языку шилайди, стоически сносил его злые детские капризы и жгучие укусы Серебряной Плети (чаще всего доставалось, конечно, за вранье — побороть этот порок Киэнну так и не удалось), а вместо сказок рассказывал историю семьи Дэ Данаан и тысячи историй населявших Маг Мэлл фейри, искусно вплетая в рассказ знания о их природе и нравах, силах и слабостях, обычаях и родственных связях — все то, что могла и должна была хранить только абсолютная и безграничная память короля-сида. Оттуда все это никому не выкрасть, не подсмотреть, не присвоить. Лучше сейфа, и всегда при себе. Пока носитель жив…

Конечно, учитывая обстоятельства, Киэнн мог бы наплевать на тысячелетние традиции Дэ Данаанов, но древняя легенда (а к легендам он стал относиться куда более серьезно и осторожно) гласила, что тот Дэ Данаан, что посмеет доверить знания, полученные от предков, чему-то, кроме собственной памяти и памяти наследника — память эту утратит прежде, чем закончит работу. Рисковать как-то не хотелось.

Всю домашнюю работу Киэнн также поначалу пытался взять на себя, поскольку был к ней уже более чем привычен. Да и работы той в Карн Гвитатире, не в пример Бейн Ваису, почти не предполагалось: на первых порах даже посуда у семейства оставалась иллюзорной. Все стало понемногу меняться после первой Лунайсэ. На которую Киэнн поехал вопреки увещеваниям Эйтлинн. Конечно, она могла бы ему напрямую запретить ездить туда. И Лу мог, даже еще вернее. А потому пришлось пускать в ход все свое искусство лжеца и манипулятора. Но наврать о том, чем именно является Лунайсэ у фейри Киэнну, конечно, не удалось. Да он не слишком и пытался — за такое вранье можно поплатиться чем-то ценным и важным. И, разумеется, Эйтлинн, услышав, что будет происходить на сборище Лунайсэ и чем это может грозить Киэнну, сразу вознамерилась ехать с ним. Но, здраво поразмыслив, умница-фоморка все же пришла к выводу, что рано Ллеу смотреть на такое. И здесь как раз Киэнн был с ней полностью солидарен: будет с ребенка потрясений, на первом-то году жизни. Потому что Лунайсэ магмэллиан вовсе не была веселым праздником начала жатвы. Совсем другие плоды пожинали фейри в грозную ночь Лунайсэ, и те немногие смертные, кому довелось на ней побывать, звали ее не иначе как страшным шабашем демонов и ведьм. Лунайсэ была ночью магмэллианского правосудия.

А если еще точнее: единственной ночью в году, когда, в соответствии с древней традицией, те, кто не мог постоять за себя сам, получали полное право требовать воздаяния для своих обидчиков. И звалась она еще Ночью Воющих Баньши, потому что бал на Лунайсэ правили именно они. И ежели какому безумцу пришла охота отрицать собственную вину или возводить напраслину на невинного — смотрящие назад во времени особенно жестоко карали лжеца. Впрочем, случалось такое нечасто — стать добычей баньши не хотелось никому.

Собиралась Лунайсэ на крайнем западе Маг Мэлла, в нагорьях Нис-Фьэлль, посреди необъятного котлована, что раз в году оставался на месте величайшего из озер Благословенного Края, Великой Матери Вод Ллинн-э-Пэйр. Озеро, как и все воды страны фейри, в эту ночь, первую предвестницу страшной Савинэ, высыхало до капли. С рассветом вода возвращалась, но на полгода теряла свои целительные силы — до Великого Возвращения Имольхэ. Еще одна старинная легенда утверждала, что, если в ночь Лунайсэ все взрослые фейри Маг Мэлла, за исключением вынашивающих младенца женщин и кормящих матерей, не соберутся на месте Ллинн-э-Пэйр и не принесут кровавую жертву Аннвну — вода не вернется вовсе. В это Киэнн, конечно, не верил. Да, в сущности и не он один, «прогульщиков» с каждым годом становилось все больше, а трагедии не происходило. Но легенда стала традицией уже две-три тысячи лет тому назад. Впрочем, «жертва» не была обязана умирать, лишь пролить свою кровь. Любым способом.

И все же головы на Лунайсэ тоже летели с плеч не так уж редко.

Для Киэнна нынешняя Лунайсэ была жирным шансом расплатиться за прежние прегрешения, при этом отделавшись малой кровью: сейчас он «принадлежал» Эйтлинн, и этот «особый статус» обеспечивал неплохую защиту. Да и, надо думать, особо сильно замараться за прошедший год он не успел, поскольку большую часть его провел или и вовсе за пределами Маг Мэлла, или же в стенах Кэр Анноэт и Бейн Ваиса. А, опять же в соответствии с традицией, судить на Лунайсэ могли только за недавние проступки, от одной Ночи Воющих Баньши до другой. Однако, пройдя своего рода обряд очищения на Лунайсэ, Киэнн получал, можно сказать, полную амнистию и любые дальнейшие попытки поквитаться с ним за старое считались противозаконными. В общем, ему это виделось великолепным жульничеством, к которому не прибегнуть — себе же врагом быть!

Жульничество, по большей части, удалось. Разве что, поскольку еще одной категорией освобожденных от обязательного посещения Лунайсэ была как раз королевская семья, и, как следствие, эта Ночь Воющих Баньши оказалась первой для Киэнна, он снова чувствовал себя полным идиотом, не знающим элементарных вещей, известных каждому ребенку. Дети фейри начинали появляться на Лунайсэ лет с четырех, хотя официально имели право избегать ее до самого пятнадцатилетия (которое и считалось условным возрастом взросления). Конечно, взрослели детишки по-разному и пятнадцатилетний рубеж служил лишь примерным ориентиром. Статус младших фейри был тоже «особым», но полную неприкосновенность на время Лунайсэ они все же теряли (в особенности если изъявляли желание отправиться на общее сборище). По-взрослому их все равно никто не судил, но влететь от родителей вполне могло. И все же детское любопытство часто брало верх. Так что местная детвора немало повеселилась, глядя на великовозрастного болвана, который не знает куда идти, где встать, что делать и как говорить. Ну да не самое большое унижение в твоей жизни.

Зато серьезных обвинений против Киэнна и впрямь почти не нашлось. Да и то единственное, что все же отыскалось (потому что убийство злосчастного хобгоблина ему все же припомнили, и то, что этого убийства он не свершал собственными руками, а переложил грязную работу на баньши, по правде сказать, только усугубляло ситуацию), вылилось для него в пару новых гейсов-заклятий и не более того. Хотя нет, пролить собственную кровь на камни Лунайсэ тоже пришлось. По счастью, проделать это можно было любым способом, и Киэнн попросту порезал ладони. Все-таки довольно дешево отделался.